Вдруг она почувствовала, что устала и голодна. Здоровую, полную сил молодость никакие, даже самые страшные бедствия не могут лишить аппетита. Но найдется ли что-нибудь перекусить в прекрасной комнате, где и дверей-то не сыщешь! У камина друг против друга стояли два эбеновых стула с высокими жесткими спинками. С тяжким вздохом Катрин направилась к одному из них. На его сиденье лежала большая подушка из черного бархата с золотыми кистями, набитая тончайшим пухом. Приладив ее поудобнее, Катрин взобралась на стул и, свернувшись калачиком, немедленно задремала. Будущее мало занимало ее. «Едва ли тебя привели в такую чудесную комнату, чтобы потом отдать палачу», – сказала она себе. Огорчало ее только то, что дядя Матье ничего не знает о ее судьбе и, наверное, страшно волнуется.

Проснулась она спустя некоторое время, инстинктивно почувствовав на себе чей-то взгляд. Действительно, прямо перед ней стоял, слегка расставив ноги, тонкий молодой человек и любовался ею, спящей.

Вскрикнув от страха и изумления, Катрин немедленно вскочила на ноги, взглянув с опаской на незнакомца. Каково же было ее удивление, когда она узнала в нем самого герцога Филиппа Бургундского! Он сменил старинные доспехи на короткую тунику черного бархата и черные, плотно облегающие худые мускулистые ноги штаны. Светлая, коротко остриженная голова была непокрыта. Мрачный костюм только подчеркнул его молодость, ему ведь было лет двадцать шесть, не больше! Герцог улыбнулся еще шире неуклюжему реверансу Катрин, бормотавшей: «О ваша светлость, как мне стыдно!»

– Ты так хорошо спала, что я не решился тебя будить. И нечего тут стыдиться, зрелище было очаровательным.

Румянец залил щеки девушки. Подумать только! Светлые глаза герцога рассматривали ее, а все платье на ней изодрано. Она поспешно закрылась руками. При виде столь внезапно возникшей стыдливости герцог отошел на несколько шагов, слегка пожав плечами.

– Ну что ж, поговорим, прелестная возмутительница спокойствия! Для начала скажи мне: кто ты?

– Ваша пленница, ваша светлость!

– Ну а кроме того?

– Никто… ведь вы говорите мне «ты». Конечно, я не из благородных. Но и не раба. И то, что я взята под стражу, не делает меня таковой.

Филиппа ответ позабавил и заинтриговал. Яркая красота девушки бросалась в глаза, но теперь, узнав ее поближе, он открыл в ней чувство собственного достоинства, которого явно не ожидал встретить. Пока он не хотел с ним считаться, и, когда он снова обратился к Катрин, в его улыбке сквозила явная насмешка.

– В таком случае извините меня, мадемуазель. Не соблаговолите ли вы открыть мне ваше имя? Я думал, что знаю всех красивых девушек города, но вас никогда еще не встречал.

– Не стоит мне говорить «мадемуазель», ваша светлость. Я же сказала, что я не из благородных. И к тому же не из этого города. Я приехала сюда с дядей, он суконщик…

– Так откуда вы?

– Я родилась в Париже, но с тех пор, как ваши дружки-кабошьены повесили моего отца, который был золотых дел мастером…

Улыбка сбежала с лица герцога, он помрачнел. Присев на край сундука, он стал срывать головки роз, безжалостно сминая их лепестки в руке.

– Так вы из арманьяков! Да, именно такие не почитают святынь! Красотка, люди вашего разбора должны знать, что здесь их на каждом шагу подстерегает опасность. Какая наглость быть одним из убийц моего дорогого батюшки и явиться сюда!

– Я не из арманьяков! – крикнула Катрин, покраснев от гнева. Глумливый и угрожающий тон герцога привел ее в бешенство. Теперь она его ненавидела. Срывающимся от возмущения голосом она продолжала: – Я не сочувствую ни одной из партий, но ваши дружки повесили моего отца из-за того, что я вздумала спасать слугу вашей сестры. Она умоляла вас и вашего дорогого батюшку спасти несчастного юношу. Вы, наверное, забыли, как она валялась у вас в ногах, прося даровать жизнь Мишелю де Монсальви?

– Немедленно замолчите! Как вы смеете пробуждать в моей памяти этот страшный день! Я не мог вступиться за Мишеля, не погубив самого себя.

– Не мог, – передернула плечами Катрин, – а вот я, тогда еще маленькая девочка, попыталась его спасти. И за это повесили моего отца, а мать и меня изгнали из города. Мы вынуждены были бежать в Дижон, к моему дяде. Там я и живу.

Наступила мертвая тишина. Сердце Катрин, вновь вспомнившей те жестокие дни, учащенно забилось. Сумрачный вид Филиппа не предвещал ничего хорошего. Сейчас он прикажет бросить дерзкую в каменный мешок, расправится с мэтром Матье и всеми его домочадцами. Но даже если бы в этой роскошной комнате вдруг появился палач в кроваво-красном плаще, Катрин и тогда бы повторила слово в слово все, что без обиняков высказала властителю Бургундии. Будто отплатила за страшное прошлое.

Набрав побольше воздуха в легкие, она откинула с лица непослушную прядь и спросила:

– Что вы собираетесь со мной сделать, ваша светлость? Дядюшка в отчаянии, потому что не знает, что со мной. Надо бы его предупредить, даже если меня ожидает самое страшное…

Филипп гневно передернул плечами и выбросил за окно смятые лепестки розы. Небрежной позы как не бывало. Он встал и направился к девушке.

– Что с вами сделать? Ваше поведение на празднике, безусловно, заслуживает наказания, но вы так сердитесь на меня, что я боюсь разгневать вас еще больше. К тому же… да полноте, будем друзьями. В конце концов, если негодяй оскорбит женщину, неужели она должна терпеть оскорбление?..

– Выходит, бедняга поплатится и за себя, и за меня? Нет, ваша светлость, простите ему, как простила я. Его проступок не заслуживает столь сурового наказания.

Желая скрыть, как смущает ее пристальный взгляд Филиппа, Катрин повернулась к зеркалу, и все поплыло у нее перед глазами. В золоченой раме она увидела прямо над своей головой лицо герцога, две горячих руки сжали ей плечи, и по телу ее пробежала мучительная дрожь. Зеркало отразило их побледневшие лица. Глаза молодого Филиппа горели непонятным огнем. Руки, скользящие по атласной коже, трепетали.

Он наклонился, его горячее дыхание обожгло ей шею. Но его потемневший взгляд по-прежнему искал ее глаз.

– Хам тысячу раз заслужил смерти! Он позволил себе то, что даже я не могу себе позволить… как бы мне ни хотелось… Вы слишком красивы… Боюсь, отныне мне не ждать покоя… Когда вы предполагали покинуть город?

– Как только кончится праздник! У нас и вещи уложены.

– Уезжайте! Немедленно уезжайте, как собирались! И чтобы завтра вы были как можно дальше от Брюгге. У меня есть дела в Дижоне, так что мы скоро свидимся.

Прикосновения герцога волновали Катрин и поэтому вызывали неловкость, были неприятны. Ей стало трудно дышать. Голос Филиппа звучал и горячо, и твердо, был и властным, и нежным одновременно. Катрин не хотела поддаваться его чарам.

– Мы увидимся с вами в Дижоне? Ваша светлость! Что за встречи у властительного герцога Бургундии с племянницей суконщика? Что он может сделать, как не лишить ее чести?