Итак, это маленький замок на небольших угодьях, частью которых является скромная ферма.

Но осмотрим теперь дом старика Мадлена изнутри. Ведь нам небезынтересен интерьер фермерского дома, когда-то бывшего господским.

«Внутреннее убранство дома Мадлена ничем не опровергало его внешней суровой простоты: он состоял из двух смежных комнат, просторных, с высокими потолками. Дверь одной выходила во двор, другая вела в сад. (…)

Кухня — комната с выходом во двор, куда и гуси, и утки, и собаки, и голуби имели такое же право заходить, как обитатель и друзья дома, несмотря на стены и балки, черные от копоти и сажи, выглядела весьма монументально. Широкий камин, занимавший добрую половину южной стены, находившийся справа от входа и возвышавшийся на двадцать пять — тридцать сантиметров над паркетом, был украшен двумя опорами из тесаного камня с сохранившейся еще кое-где резьбой, которые поддерживали узкую каминную полку, расположенную по крайней мере на высоте пяти футов от пола. Огромная охапка хвороста запросто могла пылать в камине, целый баран мог жариться на его вертеле, а внутри камина и перед вертелом могла разместиться дюжина охотников и столько же собак.

Над каминной полкой висели два ружья Мадлена — дробовик для охоты на уток и двустволка, — тщательно упакованные в кожаные футляры.

Напротив входной двери высилась плита не менее гигантских размеров, чем камин. По обе стороны от нее находились две двери: одна вела в молочную, другая — в пекарню.

Дверь в стене напротив камина открывалась в соседнюю комнату, служившую гостиной и столовой в торжественных случаях. В обычное время Мадлен ел за столом на кухне, иногда, а то и чаще всего, признаемся в этом, бок о бок со слугами и даже не во главе стола, как это делали прежние феодальные сеньоры.

В убранстве гостиной, служившей для приема гостей, не было ничего необычного, кроме портрета, висевшего над камином в раме, выкрашенной в белый цвет. На картине был изображен адмирал в пышном придворном костюме. Предание не сохранило его имени, вероятно, это был дедушка или дядя дворянина, построившего этот дом… (…)

Мадлен не тронул изображение этого неизвестного, впрочем, портрет служил единственным украшением комнаты, где стены загораживали простые деревянные панели.

Надо было покинуть эту комнату, как мы сказали, выходившую в сад, чтобы попасть на внешнюю лестницу, ведущую на второй этаж.

Второй этаж был занят тремя спальнями и большим рабочим кабинетом, служившим одновременно спальней слуге Жаку, исполнявшему в доме тройные обязанности — кухарки, лакея и псаря.

Из трех спален одна была комнатой Мадлена, и в ней сохранилась классическая кровать, обитая зеленой саржей, и не менее классические кресла из желтого утрехтского бархата. Целая куча мешочков с дробью, сумок с порохом, охотничьих фляжек всех видов и всех размеров, а также в придачу две фехтовальные маски, над которыми скрещивались две рапиры и две сабли, составляли вместе с некоторым количеством более или менее обкуренных трубок ее главное украшение» (Ч. II, IV).

Из окон второго этажа открывался прелестный вид «на равнину, по которой, извиваясь, текла небольшая речушка Урк. Эта долина была сплошь покрыта садами, и через это беспорядочное нагромождение зелени время от времени пробивался кусок сероватой стены или красная черепица крыши, но в целом растительность была такой буйной и пышной, деревья так густо посажены, а листва так разрослась, что при виде прозрачного сероватого дымка, поднимавшегося между веток и верхушек деревьев, следуя направлению ветра, можно было заподозрить, что пред тобою лес, а в самой его чаще цыгане раскинули шатры своего табора. Расширяясь на горизонте, долина, над которой высились массивные развалины замка Ферте-Милон, меняла свой вид; рощи фруктовых деревьев постепенно растворялись среди высоких тополей, огибаемых капризными извивами реки, похожей на серебряную проволоку. Справа взору представал огромный треугольник, созданный Норуа, Вьевилем и Фаверолем. Пейзаж, хотя и утрачивал слегка свою радующую взор живописность, тем не менее сохранял всю свою самобытность. Рядом с возделанными полями, усеянными хуторками и деревушками, а также разбросанными то там, то тут одиноко стоящими домами, простирались красноватые ланды, покрытые громадным, толстым и густым ковром вереска с великолепными кустами ежевики. (…) Эти заросли вереска прекрасно сочетались с окружавшими их темными и мрачными лесами, где деревья высились друг над другом, полностью закрывая на северо-западе горизонт» (Ч. II, VII).

В целом, все эти размеренные и просторные пейзажи, соответственно описываемые так же замедленно и подробно, сразу заставляют читателя ощутить отличие местного неспешного темпа жизни от пусть несравнимого с темпами XX века, но все же гораздо более бодрого ритма городов того времени. Вполне в соответствии с духом эпохи Дюма видит в деревне патриархальную простоту жизни и свободную красоту природы, не ограниченную никакими рамками.

Патриархальная простота не воплощается, конечно, только в простоте интерьера. Она проявляется в тех персонажах, которые живут в округе и собираются в гости к Мадлену, обещавшему «угостить» их встречей со своим парижским другом Пелюшем и его очаровательной дочерью Камиллой.

Персонажей четверо: папаша Миетт, Жюль Кретон, Бенуа Жиродо и папаша Жиро. Каждый из них олицетворяет конкретный тип жителя провинции.

Папаша Миетт — зажиточный крестьянин, «кого никто никогда не видел вытаскивающим хотя бы одно су из кармана». Он всю жизнь по крохам скупал землю и стал владельцем около 20 тысяч гектаров, разбросанных по округе в виде маленьких наделов.

«Ради кого скупой крестьянин занимался этим делом, перед которым при равных условиях отступили бы самая трудолюбивая пчела или самый упорный муравей? Можно было подумать, что он делает это ради своей дочери Анжелики, если бы бедное создание не пользовалось этим состоянием, собранным столь тяжким трудом, еще меньше, чем ее отец. Но нет, Миетт любил землю ради самой земли, как другие скупцы любят золото ради золота» (Ч. II, V).

Бедная Анжелика понятия не имела о богатстве отца, и его тирания превратила для нее дочерние обязанности в «каторжные оковы». «Всю неделю она ходила в косынке, завязанной спереди, и лишь в воскресенье сменяла ее на чепчик за пятнадцать су. Одетая зимой в юбку из мольтона, летом в платье из руанского ситца, она была одновременно поставщицей лесных плодов и ягод, домработницей и кухаркой. Но, правда, эта последняя обязанность доставляла ей мало хлопот, так как рацион папаши Миетта, а следовательно, и его дочери Анжелики в будние дни состоял из картофеля, убранного им самим, и каштанов, собранных Анжеликой, лишь по воскресеньям на столе стояли щи, появлялся кусок сала и несколько яиц, снесенных курицами, которые находили себе пропитание у соседей, а также салат, заправленный маслом из буковых орешков, сорванных той же самой Анжеликой в сентябре и октябре в лесу Виллер-Котре» (Ч. II, V).

Другим гостем Мадлена был добродушный капитан национальной гвардии Виллер-Котре Жюль Кретон, позволявший своим подчиненным делать все, что они хотят. Этот достойный человек был истинным гурманом, и его торс, как и лицо, «расширялся книзу по мере приближения к животу, которому его владелец безуспешно пытался придать величественный вид и который достиг просто немыслимых размеров, так что его основание, мало-помалу расплываясь, в конце концов почти целиком заполняло весь объем коляски, в которой этот человек обычно ездил в одиночестве, хотя первоначально она была сделана для двоих. Но странное дело! Эта невообразимая полнота, превратившая бы другого в некое бесформенное и гротескное существо, — впрочем, он подшучивал над ней всегда первым, — удивительно шла ему и, казалось, не слишком стесняла его движений» (Ч. II, V).