Когда он пришел в себя, то первое, что увидел, было все еще плохо фокусирующееся перед глазами лицо инструктора.

— Ну что, живой? Слишком неожиданно ты бросился. Испугался я, извини.

— Я больше пробовать не буду… — непослушными губами выдавил в ответ Большой.

— Ни хрена себе у него испуг вышел. Так с перепугу и насмерть завалить мог, — вполголоса прокомментировал за спиной инструктора кто-то из курсантов. — Ну его на фиг, пугать такого.

— Товарищ майор, а как Вы так смогли? Он же раза в два, наверное, больше Вас весит…

— А вот в этом собственно и суть предмета „Рукопашный бой“, или если уж совсем конкретно, Боевой Армейской Системы, сокращенно БАРС. Владение техникой БАРС гарантирует победу физически слабого над более сильным, безоружного над вооруженным, одного над многими.

— Это что же получается? — с явной обидой вступил в разговор Кеша-Мамонт, гороподобный культурист из Одессы. — Выходит, я зря столько лет каждый день до седьмого пота в тренажерном зале железки тягал? Это значит, что любой заморыш, этот самый БАРС выучил, и при случае мне морду набил? Так что ли?

— Ну не совсем, — с улыбкой успокоил его инструктор. — Для того чтобы в достаточной мере овладеть системой необходимо пожалуй не меньше времени, чем ты потратил на тренажерный зал. А насчет набитой морды… Кто тебе самому мешает в дополнение к накачанным мышцам изучить боевые приемы?

Кеша в ответ лишь что-то невразумительное проворчал.

— Я больше тебе скажу, — все еще улыбаясь, добавил инструктор. — Тебе не только никто мешать не будет, а наоборот заставят, даже если тебе самому не захочется. Потому что овладение приемами защиты и нападения без оружия и с использованием подручных средств входит в обязательную программу подготовки разведчика. Так что, котятки, мы теперь будем часто с вами встречаться, может быть чаще, чем вам бы хотелось. А теперь хватит скалить зубы. Вдоль краев ямы становись. Боевую стойку принять! Смотреть внимательно первый раз показываю движение в реальном темпе, второй — медленно, третий, тем, кто не усвоил, индивидуально в этой вот яме, и, поверьте, лучше до этого не доводить!

* * *

Занятия по минно-взрывному делу уже подходили к концу, впереди замаячил долгожданный обед и потом вожделенные полчаса сладостного послеобеденного ничегонеделания. Полчаса это невероятно много, если кто понимает, это целая бездна времени в жестком распорядке учебного центра. И до этого счастья оставалось уже рукой подать, всего час занятий под руководством местного специалиста по подрывному делу. Инструктор, как и все преподаватели, был крепко сбитым коротко стриженым мужиком с жесткими чертами лица и пронзительным взглядом. От всей его манеры держаться, от коротких рубленых объяснений и сопровождавших их скупых жестов веяло жесткой несокрушимой силой и непреклонной волей. Впрочем, эти качества в той или иной мере были свойственны всем офицерам, которые до сей поры, встречались здесь первокурсникам. „Неужели и я когда-нибудь смогу стать таким, как они, жестким, сильным, уверенным в себе, настоящим мужиком. Или они все изначально родились такими и просто были отобраны сюда, как наиболее подходящие. Может быть здесь просто служат люди какой-то отличной от других, особой породы и стать с ними в один ряд сумеет лишь такой же как они имеющий эту мужественность с рождения. Но ведь и я тоже здесь. Я прошел и медкомиссию, и профотбор, они признали мое право учиться, для того, чтобы стать таким же, как они“, — думал про себя Стасер, в пол уха слушая объяснения преподавателя. А тот между тем рассказывал, высоко поднимая над головой гранатный запал:

— Можно использовать гранаты вместо мин. Когда у вас нет ничего под рукой кроме гранат, вы иногда сможете достичь даже лучшего эффекта, чем с минами. Если, конечно, знаете и умеете пользоваться тем, что у вас есть. И первое, что нужно сделать чтобы превратить гранату в мину, это… Как по Вашему, курсант? Да, я к Вам обращаюсь, проснитесь и отвечайте! Иначе, я чувствую, Вы так и продрыхните всю мою лекцию!

Худощавый смуглый паренек по прозвищу Испанец резво вскакивает на ноги с врытой в землю деревянной лавки.

— Виноват, товарищ капитан! Я только с наряда, сморило, задремал! Больше не повторится! — в голос вопит он, преданно тараща глаза на преподавателя.

Капитан медленно оглядывает его с ног до головы и неожиданно тихим, спокойным проникновенным тоном произносит:

— Когда-нибудь, курсант, знания, полученные здесь, могут спасти Вам жизнь. Если бы Вы заснули на уроке математики в школе, это могло бы привести к тому, что Вас обсчитали бы в магазине. Если бы Вы проспали урок русского языка, то писали бы с ошибками и над Вами стали бы смеяться. Если Вы проспите мой урок, и эти знания вдруг Вам понадобятся в реальной жизни — Вы умрете. Не хлопайте на меня своими чудными глазами, Вы — потенциальный мертвец. Хуже того, вместе с Вашей все равно никчемной, раз Вы спите на занятиях, жизнью, свои гораздо более ценные жизни потеряют Ваши товарищи, которых Вы погубите своим незнанием и неумением. Я доступно объясняю?

— Так точно, товарищ капитан!

— Остальным это тоже ясно?

— Так точно, товарищ капитан! — стройно гудит взвод.

— Взвод! Встать! — голос инструктора приобретает звонкую командную резкость. — Что должен уметь делать солдат?!

— Убить врага и умереть за Родину! — дружно тянут два десятка курсантских глоток.

„Как много здесь на самом деле различных речевок, формальных вопросов и ответов, хором декламирующихся лозунгов, — думает Стасер, старательно выговаривая привычную, уже набившую оскомину фразу. — Ведь наверняка все они родились не просто так, а были специально разработаны психологами и военными педагогами. Ведь, несмотря на их явную глупость и напыщенность, содержащиеся в тексте идеи раз за разом въедаются в мозг. Находят там свою нишу, забиваясь в подсознание, и, конечно, они сами собой выпрыгнут оттуда в нужный момент, заставляя действовать так, а не иначе, принимать то, а не иное решение. Вот откуда берутся подвиги и героизм, они закладываются с детства, с безобидных вроде бы стереотипов. Таких, например, как „русские не сдаются“, и вот расстрелявший патроны, окруженный врагами боец подрывает себя последней гранатой, ничуть не сомневаясь и не задумываясь, ибо это вбитый в подсознание стереотип, готовая модель поведения для такой ситуации. Он даже не успевает понять, что теряет все, жизнь, родных, весь этот мир… У него есть немалый шанс выжить в плену и вернуться домой, но он выбирает смерть, потому что „знает“ заранее, как нужно действовать попав в такое положение. Ведь это наш традиционный, если можно так сказать, русский выбор, впитанный с рассказами других поколений, увиденный в кино и прочтенный в книгах, для других наций это не характерно. Так же и с остальным… Самое настоящее зомбирование…“ Стасер не успел определиться, нравится ли ему это только что сделанное открытие. Ведь и сам он хотел бы, попав в трудную и опасную ситуацию, вести себя мужественно, как герои любимых книг. Но, мечталось, о героизме сознательном, выражающимся в преодолении страха и инстинкта самосохранения, а не в тупом выполнении любовно вложенной опытным инструктором программы действий. Хотя тут вопрос тонкий, с сознательным преодолением, еще кто его знает, как выйдет, вдруг, да и смалодушничаешь, стыдись потом всю жизнь, а с такой психологической накачкой — лишняя страховка от собственного страха появляется. „Страховка от страха“ — неплохой каламбур.