– Ты странным образом выбрала момент, – жестко ответил он.

Элизабет умолкла; ни в коем случае ей не следовало бы говорить о Сюзанне, но она не владела собой, и он этим пользовался; она видела его насквозь, слабого, эгоистичного, корыстного и исполненного мелкого самолюбия; он знал свою неправоту, но с безжалостной недобросовестностью хотел навязать свой безупречный образ; он был неспособен даже на малейшее благородное или искреннее движение души; она его ненавидела.

– Сюзанна полезна для твоей карьеры, – сказала она. – Твое творчество, твоя мысль, твоя карьера. Никогда ты не думал обо мне.

– Какая низость! – возмутился Клод. – Это я-то карьерист? Если ты так думаешь, как же ты вообще могла дорожить мной?

Раздался взрыв смеха, и послышались шаги по черному плиточному полу; Франсуаза и Пьер шли под руку с Ксавьер, все трое выглядели веселыми.

– Какая встреча! – воскликнула Франсуаза.

– Симпатичное место, – отозвалась Элизабет.

Ей хотелось спрятать лицо; ей казалось, будто кожа у нее натянута и вот-вот треснет. Тянуло под глазами, вокруг рта, а сверху плоть вздувалась. – Вам удалось уйти от официоза?

– Да, все как-то уладилось, – сказала Франсуаза.

Почему с ними не было Жербера? Неужели Пьер опасался его шарма? Или Франсуаза опасалась очарования Ксавьер. Ксавьер с ангельским и упрямым видом молча улыбалась.

– Успех несомненный, – сказал Клод. – Критика наверняка будет суровой, но публика принимала великолепно.

– Пожалуй, все прошло хорошо, – согласился Пьер. Он сердечно улыбался. – Надо бы встретиться в ближайшие дни, теперь у нас будет немного времени.

– Да, есть множество вещей, о которых я хотел бы с вами поговорить, – сказал Клод.

Внезапно Элизабет пронзила острая боль. Ей представилась ее пустая мастерская, где не придется больше ждать ни одного звонка, пустая полка в каморке консьержа, пустой ресторан, пустые улицы. Это было невозможно, она не хотела его терять. Слабый, эгоистичный, ненавистный – это не имело значения, она нуждалась в нем, чтобы жить; она согласится на что угодно, только бы сохранить его.

– Нет, ничего не предпринимайте у Берже, пока не получите ответ из Нантея, – говорил Пьер, – это будет неразумно. Но я уверен, что он заинтересуется.

– Позвоните в ближайшее время, – добавила Франсуаза. – Договоримся о встрече.

Они исчезли в глубине зала.

– Устроимся там, похоже на маленькую часовню, – предложила Ксавьер. Этот чересчур сладкий голос действовал на нервы, словно трение ногтя по шелку.

– Девчонка мила, – заметил Клод. – Это новая любовь Лабруса?

– Полагаю, да. Притом что он терпеть не может привлекать к себе внимание, их появление было довольно шумным.

Наступило молчание.

– Уйдем отсюда, – нервно сказала Элизабет. – Отвратительно чувствовать их у нас за спиной.

– Они не обращают на нас внимания, – возразил Клод.

– Все эти люди отвратительны, – повторила Элизабет. Голос ее дрогнул, подступали слезы, она не могла их долго сдерживать. – Пойдем ко мне.

– Как хочешь, – ответил Клод. Он позвал официанта, и Элизабет надела перед зеркалом пальто. Лицо ее осунулось. В глубине зеркала она заметила их. Говорила Ксавьер; она размахивала руками, и Франсуаза с Пьером с упоением смотрели на нее. Какое все-таки легкомыслие; они могли тратить время на какую-то дурочку, а с Элизабет они были слепы и глухи. Если бы они согласились принять в свой круг ее с Клодом, если бы они приняли «Раздел»… Это их вина. Гнев сотрясал Элизабет, она задыхалась. Они были счастливы, они смеялись. Неужели они вечно будут так счастливы, с такой ошеломляющей безупречностью? Неужели им никогда не доведется спуститься на дно этого кромешного ада? Ждать, содрогаясь, напрасно взывать о помощи, умолять, в одиночестве без конца предаваться сожалениям, тоске и отвращению к себе. Такие в себе уверенные, такие горделивые, такие неуязвимые. Нельзя ли, терпеливо выжидая, отыскать способ причинить им зло?

Элизабет молча села в машину Клода. До самой двери они не обменялись ни словом.

– Не думаю, что нам осталось что сказать друг другу, – остановив машину, произнес Клод.

– Не можем же мы вот так расстаться, – ответила Элизабет. – Поднимись на минутку.

– Зачем?

– Поднимись. Мы не объяснились.

– Ты меня больше не любишь, ты думаешь обо мне обидные вещи, что же тут выяснять, – сказал Клод.

Это был попросту шантаж, но невозможно дать ему уйти; когда он вернется?

– Я дорожу тобой, Клод, – сказала Элизабет. От этих слов слезы выступили у нее на глазах; он последовал за ней. Она поднималась по лестнице, не сдерживаясь, плача потихоньку; она слегка пошатывалась, но он не взял ее за руку. Когда они вошли в мастерскую, Клод с мрачным видом принялся ходить взад вперед.

– Твое право больше не любить меня, – сказал он. – Но между нами было что-то другое, не только любовь, и ты должна была попытаться спасти это. – Он бросил взгляд на диван. – Ты здесь спала с этим типом?

Элизабет упала в кресло.

– Я не думала, что ты рассердишься на меня за это, Клод, – сказала она. – Я не хочу терять тебя из-за подобной истории.

– Я не ревную к скверному актеришке, – сказал Клод. – Я сержусь на тебя за то, что ты ничего не сказала мне; ты должна была сказать мне раньше. И к тому же этим вечером ты наговорила мне таких вещей, что теперь даже дружба между нами невозможна.

Ревность, пошлая ревность; она оскорбила его мужскую гордость, и он хочет ее помучить. Она сознавала это, но это ничему не мешало, его резкий голос причинял ей боль.

– Я не хочу терять тебя, – повторила она и, не таясь, разрыдалась.

До чего глупо соблюдать правила, вести честную игру: никто этого не оценит. Думаешь, что однажды откроются все тайные страдания, и вся деликатность, и внутренняя борьба, и что от восхищения и угрызений совести он придет в замешательство; но нет, это попросту напрасный труд.

– Ты знаешь, что я совсем без сил, – сказал Клод, – я переживаю моральный и интеллектуальный кризис, который изматывает меня, кроме тебя у меня нет другой поддержки, и ты выбрала именно этот момент.

– Ты несправедлив, Клод, – едва слышно произнесла она. Рыдания ее усилились; некая сила завладела ею так неистово, что достоинство, стыд стали лишь пустыми словами, и можно было говорить что попало. – Я слишком любила тебя, Клод, – продолжала она, – именно потому, что я слишком любила тебя, мне хотелось от тебя освободиться. – Она закрыла лицо руками. Это странное признание призывало к ней Клода, пускай он обнимет ее, пусть все будет забыто: она никогда больше не станет жаловаться.

Элизабет подняла голову: он стоял, прислонившись к стене, уголки его губ нервно подрагивали.