– А ну, идите сюда…

Она хотела добавить слово, давшее бы этим двоим достойное название, – но не смогла. Самое грязное ругательство казалось плоским и пресным, а потому она просто шагнула навстречу парням, намереваясь вспороть обоим животы.

– Да пошла ты, ведьма пучеглазая!

По мере того как они отходили все дальше и дальше, все тише и тише становилась изрыгаемая ими брань. Слово «ведьма» не было обличением – просто еще одно звено в цепочке ругательств; редкие прохожие, наблюдавшие за сценой издалека, засуетились, Ивге померещился отдаленный полицейский свисток. Она посмотрела на разбитую бутылку в своей руке. Удобное горлышко щерилось кривыми зубами осколков; Ивга огляделась в поисках урны. Почему-то в этот момент очень важным казалось не насорить на улице; счастье, что урна оказалась рядом, и железная крышка открылась, и полупустое брюхо удовлетворенно приняло Ивгин дар.

«Как усердно ты барахтаешься в этом дерьме…»

По пальцам скатывалась черными каплями кровь. Все-таки порезалась.

* * *

Дверь подъезда была заперта. Ивга долго стояла в подворотне, слушая, как бежит по канавам ленивая дождевая вода.

Куда выходят окна квартиры четыре? На площадь Победного Штурма или во двор, где мокнут под дождем детские качели?..

Ее решимость таяла. Проклятая ночь и проклятые тучи. Проклятый замок на двери подъезда; возможно, за запертой на ночь дверью сидит еще и охранник. Дремлет, смотрит маленький телевизор, греет ноги у электрического камина и поглядывает в сторону квартиры номер четыре…

Из подворотни она перебежала в телефонную будку. Постояла, завороженно глядя на танец капель, сползающих по стеклу. Подняла разом потяжелевшую руку, набрала номер, который даже не надо записывать. Врезался в память.

Никто не брал трубку. Ивга сползла по стене спиной, обняла колени и заставила себя ни о чем не думать.

* * *

Ранним утром дверь подъезда открылась изнутри. Старушка с собачкой, неуловимо похожие друг на друга, обе породистые, ухоженные и серьезные, вышли на ритуальную прогулку.

Ивга дождалась, пока старушка аккуратно подденет на совок собачьи экскременты, перенесет через весь двор и торжественно опустит в специально отведенный ящичек. Ивга дождалась, пока обе, совершив по двору несколько неторопливых кругов, поднимутся на крыльцо подъезда; пропустив собачку вперед, пожилая женщина оставила дверь открытой. Начался новый день.

В подъезде пахло дождем. Охранника не было – вместо него в углу стоял, распирая кадку, мясистый фикус. Который, вероятно, видел старушку девочкой и собачку – щенком…

Ивгины кроссовки оставляли на светлых ступенях мокрые следы. Потолки в доме были столь высокими, что в углах над лестницей вольготно чувствовал себя полумрак; Ивга шла, скользя рукой по лакированной ветке перил. Ступенек оказалось неожиданно много – хотя подниматься пришлось всего-то на второй этаж. К высокой, обитой черным бронированной двери…

Замирающий звук входного звонка. Ивга отдернула руку от кнопки, зеленой, как пуговица на ее старом пальто.

Молчание. Тишина; потом на третьем этаже гулко щелкнул замок и тут же возбужденно залаяла собачка.

Ивга отпрянула от двери; медленно сунула руки в карманы, подняла голову.

Старушка стояла в пролете, и на лице ее не было ни страха, ни обычной в таких случаях подозрительности. Просто безмерное любопытство:

– А господина Старжа, кажется, нет… Он уехал позавчера. Вы что-то хотели?

– Нет. – Ивга отвернулась. Старушка, кажется, удивилась еще больше:

– Но вы ведь к Клаву? То есть я хотела сказать, к господину Старжу?..

Наверное, следовало что-то сказать. Минуту Ивга пыталась выдавить из себя хоть слово; потом повернулась и двинулась вниз. Грязная ладонь бессильно скользила по желтому лаку перил.

* * *

Клавдий спал, и во сне ему казалось, что он рыба. Круглая, как шар, и совершенно седая; ему нравилось быть рыбой, но когда самолет стал заходить на посадку, сон оборвался неприятным замиранием в груди.

Двоих он пытал напрасно – они попросту ничего не знали. Третья знала, но вырвать из нее это знание было не под силу даже ему; пятая долго молчала, но под конец сдалась и рассказала все…

Хоть вряд ли это было именно «все». Мавин – профессионал… Мавину придется тяжко поработать, но это именно работа, а не лихорадочное тушение пожара. Пожар, надо думать, они временно затоптали.

«Ты ведь все понимаешь? Что происходит? Ты остановишь это, да?..»

А кто его знает…

Самолет нырял, проваливаясь в воздушные ямы; желудок Клавдия прыгал к горлу, какое счастье, что он уже почти сутки ничего не ел… Впрочем, не надо себя обманывать. Его мутило бы и на твердой земле. Теперь его будет мутить долго, очень долго, всю жизнь…

Надо было заставить Мавина, подумал он зло. Он же куратор, ведьмы, надо думать, тоже его… Вот пусть попотел бы. Наступив на горло собственной чистоплотности и… еще чему-то, и это «что-то» у Клавдия все в синяках. В кровоподтеках; надо было Федору заставить, она баба жестокая…

Он криво усмехнулся. Мавин… не добился бы того признания. Приятно осознавать профессиональное превосходство над подчиненным. Как в анекдоте про ассенизаторов: «Учись, сынок, не то так и будешь всю жизнь ключи подавать…»

Самолет коснулся бетонки; Клавдий с сожалением ощутил, как чувство полета сменяется суетливым бегом по взлетной полосе. Сейчас он придет домой, отключит телефон и снова станет рыбой. Во сне. Где нет ни тягостного предчувствия, ни ведьм, ни чаши стадиона, которая нависает над головой, огромная бетонная тарелка, человеческая каша, каша, месиво…

Его передернуло. Вот с этим самым чувством он вчера шел в подвал. А сегодня к нему добавилась еще картинка: тысячи людей в панике бросаются к выходам… Женщины, дети, подростки, кровавое варево в бетонной чашке…

Самолет остановился. Хватит, сказал себе Клавдий. Сейчас мы эту мысль выключим…

Он набрал полную грудь воздуха и вообразил все до последней черточки. В подробностях и красках – вплоть до чьих-то раздавленных очков под сиденьем. Потом представил, как по яркой воображаемой картинке ползут трещинки, будто по разбитому стеклу. И как осколки со звоном осыпаются. Облегченный выдох; все.

Шел дождь.

– Как там в Однице, патрон? – приветливо спросил телохранитель.

– Разгар курортного сезона. – Клавдий улыбнулся. – Магнолией пахнет, пес побери… Бери отпуск, Сали, жену за шиворот – и на пляж…

Телохранитель засмеялся, распахивая перед Клавдием дверцу машины:

– Я развелся, патрон…

– Да? – удивился Клавдий. – Ну и правильно… Потому как от этих баб одни неприятности. И чуть не каждая вторая – ведьма…

Рассмеялись уже вдвоем.