Поколебавшись, я решился попробовать поговорить с ними о Томе Вильсоне. Но пожилой индеец, к которому я обратился, посмотрев на меня, процедил что-то типа «но инглич» и показал на соплеменника помоложе с обезображенным оспой лицом, стоявшего позади группы. Тот подошел ко мне и сказал:

– Говорить, белый!

Но только я попытался более понятно сформулировать фразу, как послышались приветственные вопли индейцев. Я обернулся; из одной из отдельно стоящих хижин вывели Скрэнтона, Гранта и бедного Тома. К ним подошла группа женщин и начала срывать с них одежду. Грант и Скрэнтон кричали и сопротивлялись, как могли, а Том с сардонической улыбкой сделал индианкам некий знак, а затем разделся догола, аккуратно сложив свою одежду в стопочку. После этого индейские воины привязали всех троих к столбам и отошли в сторону, а дамы, ведомые женщиной постарше в расшитом бисером кожаном костюме, обступили трех обнаженных мужчин. Главная из них взяла длинную палку и сунула заостренный конец в костер. Ее примеру последовали и несколько других.

– Что они делают? – испуганно спросил я у моего собеседника.

– Это враг, белый. Ты не враг, они враг.

– Но они же люди!

– Да, они люди, который убить индейцы. Много индейцы. Наши братья. Поэтому они умереть.

– Но не так же жестоко!

– А что значить жестоко?

– Плохо.

– Они плохо жить, умереть тоже плохо, – и индеец отвернулся, дав мне понять, что разговор закончен.

Но я еще попробовал промямлить:

– Но Вильсон, тот, третий, никого не убивал.

– Он вместе с они. Они убить индейцы в деревня Сероскваке. Много индейцы. Все индейцы. Он умереть. Ты уходить, белый человек. Или ты тоже хотеть туда? Есть место, – и, криво усмехнувшись, он показал рукой на четвертый столб.

Я отвернулся, с трудом давя набегающие слезы; плакать мне хотелось, наверное, в первый раз после того, как я расстался с детством. Вот тебе и «благородные дикари»!

Неожиданно кто-то взял меня за плечи. Я повернул голову и увидел одного из тех самых странных «черно-зеленых» воинов. Он посмотрел на меня и сказал:

– Два года назад в этих местах жили сотни сасквеханноков. Именно Скрэнтон и его люди заразили их оспой. Те, кого ты здесь видишь – немногие, кто пережил ту эпидемию. Кроме них, есть две такие же деревни, где обитают немногие выжившие. Точнее, были – одну Скрэнтон уже вырезал. Под корень. И Вильсон – он сам сознался – хотя сам в этом не участвовал, но стоял в дозоре и потом помогал убийцам избавиться от трупов. Мы, кстати, пробовали уговорить индейцев пощадить хотя бы его…

– Но они такие жестокие, прямо чудовища!

– Настоящие чудовища – это те, кто убивал женщин и детей.

Тем временем раздались истошные крики, как мне показалось, это вопил Скрэнтон. Через пару минут они прекратились, и «черно-зеленый» сказал:

– Мистер Оделл, давайте отойдем подальше. Кстати, у меня к вам будет несколько вопросов. Если вы, конечно, не против.

Мы вышли за частокол и чуть углубились в лес. Когда я заметил, что тут, возможно, водятся медведи, тот засмеялся:

– Здешние медведи – просто милашки по сравнению с гризли. Если им не угрожать, никогда сами не нападут. Вы бы еще посмотрели на камчатских медведей…

Не знаю, что такое «гризли» и где находится эта Камчатка, но, вспомнив черную тушу, повстречавшуюся мне в лесу, я позволил себе усомниться в его словах, но – про себя; тем более что с этим человеком я почему-то чувствовал себя в безопасности. А дикие крики возобновились с удвоенной силой, и я узнал голос Гранта. Мой же собеседник начал задавать мне вопросы – про жизнь в колониях, про мою профессию, про то, как я попал к Брэддоку… Но когда он спросил про отряд Брэддока, про его командование и его состав, я посмотрел на него и сказал:

– Простите, сэр, но это – мой командир и мой отряд, и я – не предатель.

– Хорошо, мистер Оделл. А про Вашингтона вы мне сможете что-нибудь рассказать? Что он за человек?

– Джордж Вашингтон? Не самая приятная личность. Довольно молод, перед Брэддоком заискивает, с подчиненными держится высокомерно. Но, должен сказать, следит за тем, чтобы его людей – колонистов из Виргинии – не третировали «красные мундиры». Ходит слух, что два года назад Палата бюргеров Виргинии послала Вашингтона к французам с требованием убраться из верховий Огайо, которые они считают своими. Французы над ним посмеялись, а он по приказу вице-губернатора построил свой форт в Аппалачах. Французы послали к нему делегацию, а он их всех перебил. Тогда французы пришли во всеоружии, и Вашингтон с компанией оказались в плену. Он слезно попросил пардону и дал честное слово никогда больше не воевать с французами. Те их отпустили. Если это действительно так, то данное честное слово он нарушил, и многие на него за это косятся.

– У нас говорят про таких – хозяин своего слова, – усмехнулся мой визави. – Захотел – дал, захотел – забрал обратно.

– Ага, – рассмеялся я, но потом, после особенно громкого вопля Гранта, мне стало не до шуток. Вскоре крики моего тогдашнего мучителя прекратились и сменились громкой декламацией – ее было слышно даже здесь – бессмертного монолога Гамлета, который читал мой бедный друг Том.

«Эх, вряд ли я его еще увижу живым, – подумал я. – Все, что я могу сделать – это навестить его Дженни и рассказать ей о том, что человек, который ее любил, умер, как настоящий мужчина». И я, ничуть не смущаясь своего спутника, встал на колени и начал воздавать молитву Господу за раба Его Томаса.

12 июня 1755 года. Долина реки Сасквеханны. Генерал Эдвард Брэддок, главнокомандующий английской армией в североамериканских колониях, командующий экспедиционным отрядом

– Мистер Вашингтон, вы хотите сказать, что этот участок дороги до сих пор еще не готов?

Хотя этот молокосос Вашингтон и получил от Палаты бюргеров звание подполковника, Брэддок не считал какую-то колониальную легислатуру вправе раздавать офицерские звания направо и налево и называл командующего отрядом ополчения только по фамилии, что последнему определенно не нравилось. Но тот, как всегда, проглотил свою гордость и ответил:

– Именно так, сэр. Увы, участок здесь холмистый, что сильно усложнило работу. Но завтра к десяти или, самое позднее, одиннадцати часам мы надеемся все доделать.

На самом деле Брэддок это и так знал; да и, по словам Скрэнтона, до слияния Аллегени и Мононгахелы, где и располагался форт Дюкень, оставалось менее ста девяноста миль. И даже при скорости в пять миль в сутки, как в последние два дня, на это ушло бы еще тридцать восемь дней. А скорость на равнинных участках была выше.

«Дорога» представляла собой просеку в двенадцать футов[60] шириной, так, чтобы по ней могли проехать телеги и пушки. Трудились на ее строительстве личный состав Виргинской милиции – ими и командовал Вашингтон – и отдельная рота нью-йоркского ополчения, а также саперная рота, которая, впрочем, как ни странно, показывала более скромные результаты.