Осознав это, я как можно сильнее вжимаюсь в землю, внутренне приготовившись к тому, что вскоре услышу раскатистые очереди МГ. Очень красочно представив, как при свете еще не потухшей «люстры» на мне скрестятся пулеметные очереди немецких дозоров…

24 июня 1941 года. Декретное время: 3 часа 13 минут. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона

Тишина. Ни звука, ни выстрела. Осветительная ракета тухнет, и я одним рывком оказываюсь в окопе. Тут же зажигаю огонек на выданной Перминовым зажигалке и, закрыв его ладонью сзади и по бокам, аккуратно вожу по кругу три раза, повернувшись лицом к доту. Это и есть наш условный сигнал.

В ответ на короткое мгновение в амбразуре вспыхивает одинокий огонек и тут же пропадает.

Приняли…

Обеспокоенно смотрю на немцев. Вдруг кто-то из них ранен и теперь притаился, выжидая удобный момент? Может, добить?

Угум. Чем? Глушитель все, тю-тю. Если только прислонять ствол к телам, так ведь патронов жалко… А с другой стороны, у двух пулеметчиков кобуры с пистолетами… Ножом точно не смогу. Один раз смог, больше, наверное, никогда. Разве что в бою – а это уже не бой, это хрен пойми что. Гребаное издевательство над трупами!

Все же проблему нужно как-то решать, и, аккуратно склонившись над убитыми, держа наготове пистолет, я вглядываюсь в нанесенные раны. Да вроде готовы – получилось так, что все три главных попадания пришлись на грудь фрицев. Даже удивительно за свою точность! Но, похоже, какие-то природные данные или склонность к стрельбе у меня есть. Что в общем и целом очень даже неплохо в свете последних событий.

Напряжение последних минут начинает понемногу отпускать. Посмотрев на часы и отметив про себя, что до очередного запуска «люстры» остается где-то минут семь, начинаю осматриваться на предмет трофеев, которые можно будет тут же передать своим. Ну, винтовка одна, это понятно… Гранаты – их в сумку… Стоп, а что в сумке?!

С радостно бухающим сердцем понимаю, что в моих руках сейчас находится увесистая такая сухарная сумка фрицев – и в желудке тут же начинает требовательно урчать. Последний прием пищи, считай, сутки назад, есть с чего проголодаться. Всего пару секунд я размышляю, уместно ли сейчас есть еду погибших немцев, а потом понимаю, что жмурики, в общем-то, мне ничем не помешают.

Забыв о желании подготовить трофеи, по-хозяйски запускаю руку в мешок. Не понял?! Это что такое?! Газировка?! Достаю находку и пытаюсь вчитаться в название напитка на ребристой стеклянной бутылке: Fanta.

Отставив изумление на потом, тут же вскрываю крышку и делаю мощный глоток. Потом еще и еще – и с удивлением смотрю на бутылку. М-да, неожиданно… На вкус что-то сладковато-яблочное, нисколько не похожее на привычный с детства напиток. Но в то же время довольно приятное, и я вновь присасываюсь к горлышку.

Утолив жажду, я вновь начинаю шариться в сумке… И – да. Это определенно она. Колбаса.

Извлекаю небольшую сдвоенную палку и рву прямо зубами. М-м-м, как же вкусно… Нашариваю в сухарке пачку галет и, отправив в рот пару следом за копченым мясом, смакую этот неповторимый домашний букет вкуса… Потом вновь смотрю на часы и, поняв, что до следующего пуска осталось всего четыре минуты, начинаю шуршать, как заведенный. Вытряхнув харчи под ноги – упали еще какие-то банки и упаковки – я принялся поспешно забивать в нее гранаты. У немцев находится всего двенадцать штук. Поднимаю на бруствер. Туда же отправляется винтарь, а спустя минуту – и пулемет с цинками, набитыми лентами и патронами. Вновь смотрю на часы и вглядываюсь в черноту перед окопом – до выстрела еще одна минута, а пробираются, видать, ползком… Ладно, все это было обговорено.

Еще раз куснув колбасы и запив ее фантой, беру в руки тубус с сигнальной ракетой – и, выждав положенные шестьдесят секунд, отправляю «люстру» в небо чуть в правую сторону. На границах видимости отчетливо различаю притаившиеся фигурки погранцов и красноармейцев, уже совсем близко к окопу. Хорошо хоть, у каждого из немецких дозоров свой участок ответственности, и пулеметчики врага следят за собственными.

Все, первая фаза проходит успешно – никаких признаков нервозности или подозрительной активности у соседей не замечаю. А буквально через минуту к окопу подобрался Перминов:

– Самсонов, герой, справился! Да я тебя к награде представлю…

Тут он прервался, шумно втянув воздух носом, и констатировал уже совсем другим тоном:

– Жрешь, значит. Неплохо… Трофей есть трофей, Ромка, но будем считать, что свою награду ты получил.

Отвечаю не по-уставному, с легкой бравадой:

– Да с такими харчами и помирать не страшно, товарищ лейтенант! Но вы возьмите, у меня еще есть!

Командир сухо замечает:

– Оружие с боеприпасами возьмем, а едой с товарищем поделишься. И это, Ромка… Не пропадай. Мы тебя дождемся.

Последние слова произнесены неожиданно сердечно, тепло. У меня после них аж ком в горле встал, поэтому ответил я севшим голосом, постаравшись вложить в него как можно больше признательности:

– Спасибо, товарищ лейтенант. Мы не пропадем, только дождитесь!

Передав пулемет подоспевшим погранцам, Перминов лишь сосредоточенно кивнул, после чего двинулся вперед, а вместо в него в окоп спрыгнул Женька Томилин:

– Это чем таким вкусно пахнет?!

Я улыбнулся товарищу во все тридцать два зуба:

– Харч наш трофейный!

Делюсь с пулеметчиком половиной палки колбасы и галетами, после чего тот начинает возбужденно активно чавкать. От звуков его трапезы на пожрать пробивает и меня, и остатки моей доли колбасы и сухарей заканчиваются всего за пару минут. Как раз этого времени хватило, чтобы сводный отряд прошел мимо, следуя к реке. Дышать стало вроде бы легче – с задачей практически справился, но с уходом наших пропало и чувство защищенности, при котором было так легко получать удовольствие от еды…

– Давай посмотрим, что еще есть?

Невольно задумавшись, я не сразу понял просьбу Евгена, после чего суетливо подал ему выброшенные из сухарного мешка консервные банки.

– Посмотри, что там. И вот, попей, газировка сладкая.

С этими словами я протянул Томилину бутылку с фантой. Поблагодарив, парень сноровисто вскрыл бутылку и с удовольствием приложился к горлышку. Вылакав половину ее содержимого и, не удержавшись, шумно рыгнув, парень извиняющимся тоном спросил:

– Ты это, Ром… Следишь за часами?

– Еще четыре минуты до пуска «люстры».

– О, хорошо! Тогда как запустишь ее, посмотрим получше, что на банках написано – я так чуток понимаю по-немецки.

– Не вопрос, давай.

Разговор затухает сам собой. Эйфория от успеха с уничтожением дозора, обнаружения еды, пропуска наших – она медленно, но верно затухает, сменяясь грустью, все более отчетливо проступающей с уходом погранцов. Между тем Женька, похоже, только-только разглядел мертвых фрицев: