Вечером он пришел в свой дом, и сердце болезненно заныло при виде знакомых стен.

Даже его тапочки стояли на прежнем месте под вешалкой. Но он прошагал к детям в туфлях. Перемены в облике жены ощутил, как вспышку яркого света, когда не, успеваешь рассмотреть источник, ослепивший тебя. Поэтому, спроси его конкретно, что изменилось в ней, он не смог бы ответить.

– Как тебе мама? – спросила Настя.

– Что мама? – сказал Володя глухо. – Давай свои примеры.

– Ну ты даешь, отец. Она же противогаз сняла.

– Какой еще противогаз? – не понял Володя.

– Из анекдота. Эх ты… – Дочь обреченно махнула рукой.

Лена готовила ужин на кухне и мучилась вопросом: рассказывать ли Володе о Петином хулиганстве в школе и о том, какое продолжение все, это получило дома.

Когда Лена порола сына, вернее, бегала с ремнем и воплями за ним по квартире, он вдруг начал выкрикивать информацию о Насте, которая заставила переключиться с его проблем на более серьезные. Это был излюбленный прием Петеньки: как только ему грозила расправа, он тут же выбалтывал секреты сестры, которые добывал подслушиванием и подглядыванием.

– А Настьку голой фотографируют! – кричал он. – Ванька Лобов фотографирует! Я знаю, где фотки лежат. Она их под матрасом прячет!

Насчет «голой» Петя преувеличил, но снимки действительно привели Лену в ужас. Ее красавица дочь фигурировала на них с оголенными плечами, и дальше книзу открывалась грудь почти до кульминационных участков. Эти самые участки были прикрыты какой-то шелковой тканью. На других фотографиях Настя стояла спиной, слегка развернув лицо к зрителям, и тут объектив захватывал ее спину гораздо ниже той линии, где должна была находиться полоска лифчика.

В первые минуты, как и в школе после сообщения Марии Гавриловны, Лену сковало оцепенение. Мысли, одна хуже другой, хороводом кружились в голове, а тело одеревенело. Но к приходу дочери наступила вторая фаза – активного воспитания.

– Как ты могла? – кричала Лена на дочь. – Ни капли стыда! В шестнадцать лет таскаешься голой перед парнями. Я думала, ты порядочная девушка, а ты развратница. Может, на панель пойдешь?

– Замолчи! – топала ногами Настя. – Ты ничего не понимаешь! Кто тебе позволил рыскать в моих вещах? Шпионишь?

– Нету у тебя своих вещей! Это все мое, на мои деньги куплено. У тебя только дурь одна своя. Ни капли гордости! Я в твои годы стеснялась туфли на каблуках надеть, а ты голая выплясываешь!

– Ну да, видела я твои платья! То, в котором ты к тете Алле ходила, очень скромное. И ни перед кем я голая не выплясываю. Что ты, обзываешься? Хоть бы что-нибудь понимала в искусстве!

– В искусстве? Эта мерзость, по-твоему, искусство?

Лена рвала снимки на клочки и швыряла ими в дочь.

Потом они обе рыдали – Лена на кухне, а Настя в своей комнате.

Лене казалось, что мир сорвался с места и катится в пропасть. Муж бросил, себя изуродовала, Петя срамные книги читает, Настя нагишом позирует. Да за такие удары судьбы какое может быть вознаграждение? Миллион в лотерею выиграет? Не нужен ей миллион! Заберите его себе! А ей верните прежнюю семью!

Настя тоже лила слезы в обиде на мир. Никто ее не понимает, не любит, не ценит. Многие девчонки уже по-настоящему целуются, а она что, убогая? Косухи не будет, опять гулять в старом свитере идти! За последний месяц ни одной новой фенечки не купила!

Петя курсировал от мамы к сестре, как мог успокаивал, то есть говорил одинаковый текст: «Ты, того... хватит, воще!» Но они не слушали, рыдали, точно им по всем предметам в конце четверти двойки выставили. Тогда Петя изменил тактику. Прибежал к сестре и выкрикнул:

– Там мама себе горло ножом режет!

Рванул на кухню и завопил:

– Настя вешается!

Плакальщицы ринулись навстречу друг другу и столкнулись в гостиной. В один голос завопили:

– Ну, Петька!

Потом они еще немного похлюпали, уже обнявшись.

– Ты пойми, – говорила Лена, – каково мне было увидеть тебя обнаженной.

– Мамочка, у меня все было одето или прикрыто.

– Неужели ты с ним, с этим Ваней, уже… Как подумаю, мне просто нехорошо.

– Клянусь тебе, папой клянусь, что нет. У нас с ним исключительно деловые отношения.

Он собирается поступать на фотожурналистику. Я ему нравлюсь как модель, чисто профессиональный интерес.

– Ой, не верится мне, что «чисто».

– Мама, я, наверное, такая же отсталая, как ты. Не могу на это решиться без сумасшедшей любви. Как только у меня случится такая любовь, как у вас с папой, я тебе обязательно скажу. Ты не волнуйся за меня,.

– Ну да, как у нас с папой, – всхлипнула Лена. – Хоть бы один поезд в метро неудобно остановился, хоть бы один чулок за две недели порвался! Полный город луж, а меня никто не обливает, ни один документ не потерялся и ни одной тарелки не разбилось. За что судьба ко мне изменилась?

– Мамочка, все будет хорошо. Ну куда наш папа денется? Конечно же он вернется. С Петькой тоже все в порядке – переходный возраст: А у меня вообще все замечательно, вот только двойку по химии исправить.

Лена решила не посвящать Володю в эти события. Тем более, что за ужином, на который его уговорили остаться дети, он разговаривал только с ними. Правда, в какой-то момент перед чаем Петя и Настя вышмыгнули из кухни и родители остались одни.

После нескольких минут тягостного молчания Володя вдруг спросил:

– Скажи, может быть так, что два человека сделали одинаковые изобретения?

– Наверное, может. – Лена удивилась вопросу. – Я, правда, с таким никогда не сталкивалась. Но теоретически, если несколько человек трудятся над одной проблемой, они ведь могут прийти к одинаковому решению.

– Да, – кивнул Володя, – как в науке. Закон Бойля – Мариотта. Я, пожалуй, пойду.

Подслушивающие за дверьми дети тут же втиснулись в кухню.

– Папа, посиди с нами, – захныкали они, – давай попьем чай вместе, мы так давно тебя не видели.

Лена вышла, чтобы не мешать им.

Зоя Михайловна собиралась лечь на операцию. Когда она сообщила об этом, Лена испугалась:

– Какой диагноз?

– Верхнее веко, – усмехнулась Зоя Михайловна, – операция косметическая – подтянуть кожу на верхнем веке. Меня не будет две недели.

Теперь Лене приходилось выходить на работу и в свои приемные дни, и в дни Зои Михайловны.

В последнее время она пристрастилась к чтению женских переводных романов, которые покупала в подземных переходах. Жестокие мелодрамы, разбитые женские сердца, торжество справедливости и счастливые финалы – это немного отвлекало ее от собственных проблем. Прежде большую часть рабочего времени она вязала на спицах, штопала носки или выполняла другую полезную для дома работу. Теперь – читала.