Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моей страстью в юности были горные лыжи, и я не представлял своей жизни без них. Так что вопреки здравому смыслу и элементарным понятиям о безопасности мне и кататься приходилось в очках, прикрепляя их пластырем к светозащитным, без которых на снегу и ярком солнце никак не обойтись. Но Бог, как говорится, миловал, и мои вояжи в горы обошлись без травматизма. В конце концов, устав от «недовидения», ты привыкаешь постоянно ходить в очках, даже дома, отчего зрение, само собой разумеется, садится еще больше и еще быстрее. Моя история, к счастью, закончилась благополучно: после защиты диплома я-таки отважился на операцию в Институте микрохирургии глаза.
Радиальная кератотомия[22] на десятилетия позволила мне забыть о проблемах с глазами и жить полноценной жизнью. И с высоты своего 100 %-го зрения я уже с некоторым сочувствием посматривал на остальных очкариков, рифмуя в своих графоманских виршах «оправы» и «оковы». «Странные люди, – с усмешкой в душе думал я, – парятся по поводу того, какая форма оков им больше подойдет, какая нынче в моде, а ведь свобода-то совсем рядом». Но даже моего, как я всегда считал, богатого воображения не хватало на то, чтобы представить себе, в какой жуткой несвободе может жить человек, полностью лишенный зрения. Задуматься об этом меня заставила случайная встреча в подземном переходе некоторое время спустя.
На нашем курсе в МГУ училась слепая девушка. С ней постоянно ходила бабушка, приводила ее в университет, забирала, а также сопровождала на все лекции и семинары. Не знаю, были ли у девушки родители, – кроме бабушки, мы больше никого рядом с ней никогда не видели. Все лекции она записывала на диктофон, помнится, обычно при ней всегда была такая большая толстая папка, а то и две, наверно, какие-то материалы по теме в шрифте Брайля[23]. Поначалу мы, студенты, глазели на нее с любопытством, как на диковинную зверушку, но постепенно привыкли и особого внимания уже не обращали. Она была замкнутой и неразговорчивой, ни с кем на курсе близко не сходилась, всегда сидела в одиночестве. Да и мы не очень-то стремились с ней общаться, сторонились, скорее интуитивно воспринимая как нечто инородное, чужое. Словом, другое. Не скажу, что полностью игнорировали ее присутствие, нет. Если вдруг кто-то замечал, что девушка, например, не может найти себе места в аудитории, помогали, провожали на свободное место. Но никогда не подходили к ней сами, закрывая глаза на эту брешь в беззаботной студенческой реальности – после лекции бежали в курилку, делились друг с другом какими-то байками или переписывали конспекты и домашние задания, а потом опять шли на занятия. Какое нам было дело до нее? Я даже, к стыду своему, пишу сейчас «девушка», поскольку никогда не знал ее имени, думаю, как и остальные сокурсники.
Впрочем, однажды я с ней пересекся вплотную. Это произошло курсе на третьем, в фойе первого этажа нашего учебного корпуса. Я направлялся к парадному выходу, как вдруг увидел, что она тоже пытается выйти. В тот раз она почему-то шла одна, бабушки рядом не было. А парадный вход у нас – это четыре двери, из которых три закрыты, и ты должен потыкаться в каждую из них, пока не найдешь открытую. И вот идет толпа студентов, а она своей белой тростью пытается нащупать, где тут вообще двери. А я вижу, что открыта как раз самая дальняя от нее дверь. Подошел, взял ее под локоть и говорю: «Давайте я Вам помогу». И тут она неожиданно, с каким-то даже надрывом закричала: «Не трогайте меня!» Я опешил от такой реакции, пробормотал «извините» и как можно быстрее ретировался, не пытаясь исправить ситуацию или помочь как-то иначе. Так что даже не знаю, как она в тот раз справилась с этими дверями. Для себя же тогда решил, что она, наверно, сильно разочарована и обозлена на весь окружающий мир. Что же в душе у нее должно твориться, если на любое, даже на самое дружественное прикосновение она реагирует так остро? Однако всерьез задумываться о происшедшем и разбираться в тонкостях психологии я тогда не стал, скорее всего, во мне говорила минутная обида, а может, просто других забот хватало.
С того момента прошло, наверно, лет пять, универ благополучно остался позади. И вот однажды бегу я по своим делам с какой-то встречи, спускаюсь в подземный переход. Иду, зарывшись в капюшон, с наушниками в ушах. Сквозь наушники вдруг слышу – кто-то поет, и с каждым шагом начинаю понимать, что меня пот прошибает. В переходе стоит та самая девушка, имени которой я так и не вспомнил. Перед ней лежит какая-то шапка, а она поет. Неумело и кое-как, под скрип минусовки со старенькой магнитолы. На глазах – темные очки, в руках – та самая белая трость, которой она пыталась найти выход из университета. Сначала я просто застыл на месте. А потом… Не знаю, что на меня нашло, но я лишь еще глубже надвинул на лицо свой капюшон (как будто она могла меня увидеть и узнать) и как ошпаренный выскочил из подземного перехода, сгорая от стыда. Отдышавшись и успокоившись, поехал дальше, стараясь быстрее позабыть неприятную сцену.
Однако выкинуть из головы эту встречу почему-то не получалось, не давала покоя и сама ситуация, и мой собственный поступок, я пытался понять причины своего поведения. Чего я испугался-то? Отчего не подошел, не поговорил по-человечески, не стал выяснять, как она? Что случилось, почему она здесь? Университет она закончила, это совершенно точно, я видел, как бабушка сопровождала ее на госэкзамены. Уверен, она сдала: все предметы она посещала, все лекции записывала, письменные работы сдавала устно. И вот – как нищенка стоит в переходе и поет песни. С дипломом МГУ… Неужели так жестоко обошлась с ней судьба, что ей теперь приходится побираться? В голове все это как-то не укладывалось.
Назавтра, устыдившись своего трусливого бегства, поехал на то самое место, посмеиваясь над собой: