Зуриков закрыл глаза и проигнорировал вопрос, не шелохнувшись.

– Я спрашиваю: жить хочешь? – крикнул ему на ухо инквизитор. – Что ты молчишь?

– Отвечай, сволочь! – ткнул его дулом в грудь Флиппер.

Зуриков очнулся и, скривив испуганное лицо, пролепетал:

– Инквизиция никому не дает пощады.

– А тебе повезло! – гаркнул Мурский. – Амнистия.

– Вы что-то хотите узнать? Я ничего не знаю, вообще не вожусь с гастролерами. Я завязал с телепортацией, я…

– Разошелся! Не спеши, – остановил его шеф. – Умница, сынок. Завязал, говоришь? Да только у нас твои старые грехи помнят, от них не отделаться. А жить ты хочешь и любого продашь ради нескольких дней свободы.

– Что вы хотите?

– Сейчас поймет, когда я ему ухо отрежу, – и палач полез в карман пиджака за ножом.

Зуриков прижался к спинке сиденья мокрой горячей спиной:

– Лучше просто застрелите!

– Колян, ты, наверное, наслышан о зверских наклонностях инквизиторов? Так знай, что для Флиппера одно удовольствие разрезать тебя по кусочкам, чтобы ты, истекая кровью, видел свою плоть и, если надо, схабал ее по нашей просьбе. Видишь, с каким потрошителем приходится служить? Я не защищу тебя.

– Так что вам от меня нужно? – взмолился Зуриков, находясь в полуобморочном состоянии.

– Райс. Ты сдашь мне Райса, – коротко ответил инквизитор.

Парню заметно полегчало:

– Райс? Разве он здесь? Вы его поймали?

Инквизитор ударил кулаком по спинке сиденья:

– Если бы мы его взяли, то не уделяли бы тебе столько времени, сладкий ты мой!

– Значит, он на свободе?

Флиппер приставил пистолет к виску Зурикова:

– Понимает, собака! Еще не совсем обкурился, дурак.

– Убери пушку, а то наш чуткий мальчик обделается, – огрызнулся Мурский. – Перейдем к делу. Ты не встречал его, так я понимаю? Мы верим тебе, не обмани наше доверие. Он может прийти к тебе, не исключено. И как он появится, ты сдашь его нам, понятно? Иначе пиши прощальные письма.

– А что мне за это будет? – осторожно спросил Зуриков, вытирая потные руки о брюки и тяжело дыша.

– О, другой разговор! Вижу, ты деловой человек. Ты будешь жить, Коля, – пообещал Мурский. – Инквизиция продлит твое существование как минимум на пару лет. Мы закроем глаза на грехи прошлого, ты станешь настоящим землянином, раз тебе так по сердцу это отсталое измерение.

– Где гарантии?

– Тебе остается поверить моему честному благородному слову, выбора у тебя нет, – безапелляционно сообщил инквизитор.

– Соглашайся, безмозглый студент! – Флиппер потрепал его по волосам. – Это приказ.

– Как увижу его, дам вам знать, – безропотно сдался Зуриков.

– Молодца! Сразу видно, не зря занимаешься авиацией. Будешь летать вольной птицей!

– Лучше пару лет поскитаться по миру, чем сдохнуть из-за какого-то придурка, – добавил Флип и протянул пареньку визитку: – Возьми, не теряй. Мы на связи и следим за каждым твоим телодвижением, летчик.

– Иди, подкрепись! – напоследок пожелал инквизитор и выпроводил гастролера вон. – Не забудь про домашнее задание.

Помертвевший Зуриков, не оборачиваясь, зашагал вперед. О чем он думал в этот момент, одному богу известно. Флиппер мерзко рыгнул и включил магнитолу, настраивая волну, которую слышал в такси – гнусавый бас серьезных мужчин под однообразную трактирную шарманку. «Audi» чуть слышно завелась и помчалась в поисках желанной наживы.

Незатейливая прогулка двух влюбленных подходила к финалу, получившись очень насыщенной. Они многое успели сказать друг другу, но многое так и осталось несказанным. Трепетные голубки, не видевшиеся долгое время, никак не могли наговориться и высказать накопившееся в душе за долгий период их разлуки. Парадоксально, но чем дольше они делились наболевшим и изливали души, тем больше хотелось сообщить. Этому наплыву мыслей не было видно конца.

Стас долго признавался в своих ошибках, рассказал, чем сейчас занимается, а точнее, не занимается ничем. Он не стал скрывать свои любовные похождения, частые неудачи и следующие за ними периоды разочарования как на амурном фронте, так и самим фактом своего существования на земле. Он пытался описать Вике каждый прожитый день, не утаить ни единого, пусть даже незначительного события. Он с упоением и всем сердцем раскрывался, надеясь на встречную откровенность.

Виктория отвечала взаимностью, поведав о неудачном карьерном росте, недовольстве по поводу последней работы, серьезной ссоре с родителями, которая привела к разрыву их отношений, долгих поисках себя и об отказе лететь в Англию, где она надеялась обрести счастье.

Стас слушал с открытым ртом, ловя каждое слово. Он часто перебивал девушку, останавливая на полуслове, дополнял и делился своими впечатлениями. Как много было общего в их жизни, в ее восприятии и оценке, что даже сейчас им казалось, что случившееся расставание – это великая иллюзия, растворившаяся сегодня по вине случайных, а может быть, даже вполне закономерных событий.

Естественно, они вспомнили чудесные университетские годы: незабываемую атмосферу свободы и амбиций, зачеты и экзамены, сумасшедшие праздники и концерты, как он списывал у Вики курсовые и в благодарность приглашал ее в кино на последний сеанс. Виктория постоянно отказывалась, ссылаясь на чрезмерное количество предложений от многочисленных поклонников, и лишь на четвертом курсе на удивление согласилась, а Стас был на седьмом небе от счастья.

Незаметно солнце скрылось за кирпичными высотками, стало заметно прохладнее. Приятная усталость давала о себе знать. Вика пожаловалась на легкое недомогание.

– Я несколько лет так много не разговаривала, устала даже.

– Ты не представляешь: как раз сегодня я научился – нет, точнее вспомнил, – как надо разговаривать.

– А раньше не умел? – игриво спросила Виктория, стреляя обворожительными глазами.

– Забыл, как это делать, а с тобой вспомнил. Знаешь, это хорошо, что язык без костей, а то мы бы полдня в травмпункте просидели с переломами, – пошутил Стас. Под вечер на него снизошло вдохновение, и он блистал остроумием.

Виктория оценила удачные остроты друга:

– Да, это было бы очень забавно, – засмеялась она, прыгая по асфальту.

– Ты же устала, завтра будут ножки болеть! – безуспешно попытался остановить ее Стас.

Вика стоически отвечала:

– Пусть болят. Представь себе, я люблю боль.

– Физическую или душевную? – хитро улыбаясь, уточнил Стас.

Он прижал ее к себе и нежно поцеловал в горячий лоб. Поцелуй получился долгим, как сегодняшняя замечательная прогулка. Утренние переживания отошли на задний план.