И не только огромное количество экспонатов могло утомить Берти – судя по всему, он сам превращался в одну из главных достопримечательностей выставки. Австралиец пишет, что другие королевские особы не были знакомы французской публике и он видел, как король Бельгии одиноко бродил по павильонам, в то время как Берти зачастую окружали толпы: «На днях, когда принцы обедали в русском ресторане, окна и двери облепили иностранные дамы и, с усердием уткнувшись носами в стекло, ловили каждый их жест, следили за каждым кусочком, отправляемым в рот».

А съедено было, конечно, немало. Оба, и австралийский репортер, и Адриан Маркс, раскрывают меню[128] приватного обеда на «Экспо»:

Hors d’œuvre[129] и креветки Тюрбо sauce hollandaise[130]

Филе говядины под соусом мадера с фаршированными помидорами

Котлета из баранины с зеленым горошком

Соте из курицы

Жареная утка

Салаты

Спаржа

Суп

Клубника, черешня, абрикосы

Вина: Haut Sauterne, Saint Julien[131]

* * *

Хоть Берти и торчал часами на «Экспо», инновации в зубных протезах очаровали его не до такой степени, как огромные изменения, которые любимый город претерпел с момента его предыдущего визита. К 1867 году проект реконструкции столицы, затеянной Наполеоном III, близился к завершению, и Берти, должно быть, показалось, что новый Париж будто нарочно задуман для флирта и сексуальных утех.

Как бы ни приятно было так думать, но не это было изначальной целью капитальной городской перестройки, которая началась при Наполеоне III и продолжилась уже после его низложения. К началу 1850-х годов Париж стал перенаселенным, грязным городом. Представьте себе сегодняшний Маре[132] или Латинский квартал с их узкими, извилистыми улочками и средневековыми покосившимися зданиями, а теперь мысленно уберите оттуда дворников, сборщиков мусора, водопровод, канализационные трубы, фонарные столбы – и законы. И добавьте толпы голодных парижан и крыс.

Прямо посреди всего этого убожества стоял королевский дворец, Palais des Tuileries[133], с его костюмированными балами, гала-представлениями и бесценной коллекцией произведений искусства. Какому императору-жизнелюбу захочется, чтобы его обитель развлечений окружали больные, озлобленные нищие, те самые парижане, которые всего несколько десятилетий назад рубили на куски[134] aristos[135] – или всех, в ком подозревали aristo?

Стоит ли удивляться, что Наполеон, как только пришел к власти, подверг Париж тому, что сделал с Лондоном Великий пожар 1666 года, – полной зачистке. Он восхищался английскими городскими парками и зелеными проспектами, еще когда находился там в ссылке в 1830-1840-х годах, в первый постбонапартистский период. Чтобы добиться подобного результата в своей столице, он принялся экспроприировать городские окрестности и прокладывать через них новую дорожную систему – бульвары. Самые большие из них расходились крыльями пропеллера от Place de l'Opéra[136]; южная петля бульвара Сен-Жермен пересекала Латинский квартал; с севера на юг протянулась почти прямая ось бульваров между Восточным вокзалом и Монпарнасом, для строительства которой потребовалось снести большинство зданий île de la Cité[137]. Уцелел лишь клочок вокруг Notre-Dame[138] (даже Наполеон опасался гнева сил, более могущественных, чем он сам).

Grands boulevards[139] с их театрами, cafés и бутиками тотчас стали самым модным местом города. В своей книге «Воспоминания о счастливой жизни Второй империи» Гастон Жоливе, бывший парижский плейбой, рассказывает, что он редко покидал этот район, разве что иногда прогуливался на запад, вдоль Елисейских Полей, в новые жилые кварталы за Триумфальной аркой. Он признается, что «почти ничего не знал о других районах города, как если бы они были в Центральной Африке». Да и для Берти Большие бульвары времен Наполеона III стали основным местом охоты.

Для осуществления своих планов Наполеон привлек Жоржа Эжена Османа, парижского политика, настолько беспристрастного, что во время градостроительных работ он, как известно, не пощадил даже дом, в котором сам родился. Наполеон доверил Осману миссию «наполнить воздухом, единообразие и украсить город». Требование единообразия вылилось в то, что сегодня и составляет изюминку Парижа – шести– или семиэтажные жилые дома с покатыми оцинкованными крышами, балконами на пятом этаже и поразительно похожими фасадами с почти одинаковыми рядами окон. Под строгим руководством Османа архитекторам ничего не оставалось, кроме как взяться за работу.

Добиваться социального единства – это тоже было одной из целей градостроительной реформы. В свое время состоятельные и хорошо одетые парижане массово покидали зловонные улицы города, и теперь Наполеон хотел вернуть их на прежние места. Во всех новых haussmannien[140] зданиях внизу разместились торговые помещения, над ними располагались просторные апартаменты, и целый этаж под крышей занимали специально построенные chambres de bonne – комнаты для прислуги. В более дорогих домах зачастую было по два этажа для прислуги, а также escalier de service – черная лестница, – чтобы состоятельные жильцы не видели, как доставляют продукты и заказы или таскают ведра. В наполеоновском новом Париже даже средний класс должен был чувствовать себя так, будто живет во дворце. Никто из его парижан не стал бы призывать рубить ему голову.