— Сергей Викентьевич, я бы попросил Вас ещё раз самым тщательным образом осмотреть квартиру, на предмет обнаружения пропажи ценных вещей Александры Васильевны. А наш делопроизводитель покамест перепишет черновик и через четверть часа представит вам на подпись протокол.

Полковник пошёл по комнатам, открывая платяные и книжные шкафы, перебирая салопы, шубы, шляпные и обувные коробки, безделушки из металла и камня.

— Мне кажется, всё на месте. Но я плохой вам советчик, поскольку никогда не обращал внимания на то, что где стоит. Я и у себя — то дома на обстановку мало смотрю, — полковник примолк и дрогнувшим голосом добавил. — Боже мой, как ужасно случившееся с Александрой Васильевной! А как же так получилось, что я её не обнаружил в первый день? Я ведь по всем комнатам прошёл и даже за кровать заглянул? Где же был… куда они её спрятали?

Эггле, щадя старика, о завёрнутом в ковёр теле ничего не сказал, а дал по возможности обтекаемый ответ:

— Её спрятали в чулане, за старыми вещами, — и поспешил перевести разговор на другое. — Сергей Викентьевич, я попрошу вас не покидать в ближайшие дни город, поскольку вы можете понадобиться следствию. Если всё же у вас возникнет какая — то чрезвычайная необходимость выехать за пределы Санкт — Петербурга, оставьте у дворника точный адрес, где вас можно будет быстро отыскать.

На следующее утро Иван Дмитриевич Путилин явился в свой кабинет на Гороховой в состоянии мрачном и апатичном. Причиной тому было плохое самочувствие и почти бессонная ночь. Отказавшись от опийных капель, из — за того, что они давали долгий болезненнй сон, начальник Сыскной полиции практически лишился сна и лишь чрезвычайным усилием воли заставлял себя работать. Будь его воля, Путилин уже давным — давно сидел бы в отставке, но в настоящее время он возглавлял уголовный сыск столицы по личной просьбе Государя Императора, а потому не мог уклониться от работы даже ссылкой на плохое здоровье.

Из — за общего упадка сил, Иван Дмитриевич принимал агентов быстро, ограничиваясь самыми необходимыми указаниями. Каждый заходил к нему с докладом о том деле, которым занимался в настоящее время, делал краткий доклад и получал начальственные рекомендации по дальнейшему ведению дела. Либо не получал, в зависимости от того, как по мнению начальника Сыскной полиции, продвигалось расследование.

Иванов с Гаевским в это утро испытали на себе силу начальственного раздражения.

— У меня складывается впечатление, что вы оба до сих пор не проснулись. Прошло почти двое суток с момента открытия первого убийства, а мы до сих пор толком не знаем, что послужило ему мотивом — личная неприязнь или корысть. До сих пор непонятно, была ли жертва обворована ли нет. Ходите оба как сонные курицы, едва переставляя ноги. Шумилов дал ценную информацию, прекрасно, её надо отработать! Почему эта линия не отработана? Внимание на сынка покойной Барклай. Один из вас живо мчится в министерство, другой — по его месту жительства! И прекратите ходить парой, — строго отчитывал агентов Путилин. — Вы не на променад вышли!

— Да когда бы мы успели сынка «отработать», Иван Дмитриевич? — не без досады в голосе отозвался Гаевский. — Только вчера вечером Шумилов нам сообщил, что Дмитрий Мелешевич от своего имени пытался провести оценку имения.

— Не пререкайся со мной, Владислав. — осадил агента Путилин. — Языком болтать научился, а думать покуда нет. Помимо Дмитрия Мелешевича нам очень интересен брокер покойной по фамилии Штромм. Надо охватить всех. Вы отработали нож с места преступления? Что молчите, у кого нож?

— У меня, Иван Дмитриевич, — подал голос Иванов. — Я на нём под засохшей кровью клеймо увидел, отмыл его, пойду сегодня по скобяным лавкам, так что… ответ будет.

— Пошевеливайтесь! Кто идёт на похороны?

— Оба идём. — ответил Гаевский. — И к Толпыгиной, и к Барклай.

— Давайте, потритесь там, послушайте. Разговоров на похоронах будет много, уверен. Сделайте всё как надо, привлеките полицию в форме, чтоб если потребуется, тут же можно было личности всех подозрительных установить.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Всё сделам в лучшем виде, не надо беспокоиться, — заверил Гаевский.

— А я, Владислав, и не беспокоюсь, — огрызнулся Путилин. — Беспокоиться вам надо, по этому делу вы работаете. Меньше умных разговоров, господа, быстрее шевелите ногами. Топ — топ, топ — топ.

Путилин на минуту примолк, раздумывая, чтобы ещё добавить, но лишь махнул рукой.

— Всё, идите оба с глаз долой. Всё равно ничего путного не скажете. Не забудьте заглянуть к Эггле, он вам всегда подкинет пару умных мыслей. Завтра, если не будет ничего существенного для доклада, ко мне не приходите. Всё! Работать!

Сыскные агенты живо покинули кабинет начальника Сыскной полиции. Выйдя на Гороховую улицу, остановились на минуту.

— Давай, Агафон, так решим: я — в Министрество иностранных дел, а ты — по скобяным лавкам пробежись, — предложил Гаевский. — Думаю, ничего ты там умного не услышишь, но пройти всё равно надо. А потом направляемся по месту жительства Дмитрия Мелешевича. Кто первый приходит, тот и начинает разговоры с дворниками. Там встречаемся, решаем, что делать далее.

Агафон безропотно согласился. Работа предстояла самая что ни на есть рутинная.

Гаевский пешком отправился в Министерство иностранных дел, до которого от Гороховой улицы было рукой подать, а Иванов двинулся в противоположную сторону, рассчитывая дойти до Николаевского моста и по нему перейти на Васильевский остров, на 3–й линии которого проживал Дмитрий Мелешевич. По пути Агафон пару раз зашёл в магазины, торговавшие кухонной утварью, да поговорил с точильщиком ножей, встретившимся ему на углу Конногвардейского бульвара и Почтамтского переулка. Как и предполагал сыщик, нож, найденный на месте преступления, в розыске убийцы ничем помочь не мог: выяснилось, что такие ножи входили в состав наборов из четырёх штук, которые в большом количестве изготавливались скобяными мастерскими Франко — Русского завода. Это были качественные и недорогие изделия; хорошая углеродистая сталь мало ржавела, а буковые рукояти не распухали от воды. При розничной цене набора четыре с полтиной — пять рублей его вполне можно было считать удачным приобретением.

Перезжая Николаевский мост на извозчике, Агафон Иванов размышлял над всем услышанным от торговцев и в конце — концов пришёл к заключению, что убийца, прекрасно сознавая невозможность проследить его по этому ножу, именно потому и бросил его на месте преступления. В самом деле, если считать, что звонок Волкова в дверь действительно спугнул убийцу (а ведь именно так покуда считало следствие!) и последний поспешил оставить место преступления, то окровавленный нож ему решительно мешал. Его некуда было спрятать, поскольку он пачкал кровью одежду, но самое главное состояло в том, что после убийства нож этот был решительно не нужен. Убийца спокойно его бросил подле трупа Толпыгиной, возможно, рассчитывая забрать в ходе ночного визита в квартиру, и спокойно вышел через дверь чёрного хода. Даже если бы преступника и поймали на выходе из квартиры, то виновность его ещё следовало доказать, поскольку орудия убийства при нём не было. Он всегда мог бы отговориться тем, что просто заглянул через незапертую дверь в квартиру, но убедившись в отсуствии хозяев, тут же пошёл вон. О том, что в другом конце квартиры лежат трупы хозяйки и горничной он, дескать, знать не знает и ведать не ведает и поди ж, докажи — ка обратное!