Ребята купили у нас две пары демисезонных ботинок и сгоняли в другой конец рынка, чтобы принести кофе. Я уже совсем окоченела…

Так и жили.

Зимой особенно страдали ноги. Помню это ощущение деревянных пальцев, покалывающее онемение и невероятный кайф дома, когда можно стянуть ненавистные сапоги, носки, размотать «луковые обертки» и нырнуть в горячую ванну… Наверное, такого кайфа я не испытывала после ни в одном из спа, ни на каких карибских курортах.

Это такое острое упоение от того, что день прошел, ты его честно отработал, руки и ноги болят, но зато есть прибыль. И если сейчас еще немного поспать, то потом вполне можно вечером что-то еще написать, и подготовиться к понедельничному семинару, и отредактировать пару статей. А пока – горячая ванна, крем для рук, рюмка коньяка и спать! Выходные прошли. Скорей бы завтра – скорей бы на работу…

Витька стоял с нами на равных и даже умудрялся иногда продавать больше отца. Покупатели, проходя в лютый мороз мимо лопоухого большеглазого подростка, останавливались и интересовались, куда смотрят родители и почему у них ребенок, вместо того чтобы осваивать физику, занимается барыжничеством. Виктор вступал с моралистами в долгую и продолжительную дискуссию, итогом которой обычно становился весьма приличный навар.

На рынке у Витьки появился друг – не друг… старший товарищ. Так, наверное, правильно. Звали его Алеша.

Алеша был очень симпатичным и совершенно НЕрыночным. Казался мне тогда совсем взрослым, состоявшимся мужчиной. Алеше было лет двадцать пять. А может, чуть больше. Приехал он из глубокой провинции в Москву к брату, уже «почти москвичу», и ютился с ним и его семьей в съемной однушке далеко за МКАДом.

Алеша закончил очень известное военное училище и даже успел послужить. Что произошло дальше, я не знаю. Но, видимо, это «что-то» настолько перевернуло его представления об армии, что он даже слышать не хотел о дальнейшей службе. Объяснял, что ушел сам. Развивать эту тему было бесполезно. Он сразу темнел лицом и превращался в молоденького аксакала. Такое удивительное свойство лицевых мышц, когда человек буквально на глазах стареет лет на тридцать.

Приехал Алеша в Москву без гроша в кармане в надежде найти заработок. Специальности гражданской нет, связей нет, и нужно что-то жрать. Брат – бывший инженер, автор какого-то изобретения – попал под сокращение, устроиться в приличное место не смог, посему крутил баранку в каком-то РЭУ и, мягко говоря, не барствовал. Приняли решение торговать. Брат уволился, сложили все что было и впервые приобрели товар. Торговали они кожей. Сами ездили в Польшу, привозили вещи и в будни стояли на одном московском рынке, а в выходные – на подмосковном. Семь дней в неделю, в любую погоду и при любых условиях.

Алеша мечтал поступить в Инъяз и стать переводчиком. У него с собой всегда был знаменитый учебник Бонк. Треть своей выручки он тратил на покупку каких-то бесконечных пособий по деловому английскому, по грамматике, рыскал по букинистическим лавкам в поисках словарей. Читал Алеша каждую свободную минуту. Сидя, стоя, притулившись около прилавка, где придется. Я немного ему помогала. Мы учились прочитывать транскрипцию, разбирали порядок слов в предложении, изучали страшного зверя по имени герундий.

Учился он остервенело. Порой себе в ущерб. Однажды, зачитавшись, Алеша прозевал мошенников, которые купили у него несколько курток на перепродажу, подсунув вместо толстой пачки денег «куклу». Он показал им товар, покупатели долго мерили-советовались, а он в какой-то момент отвлекся на перевод текста. Когда пришла пора расплачиваться, Алеша не глядя взял деньги у улыбчивой женщины и снова углубился в учебник. Когда же он решил пересчитать полученную сумму, было поздно.

Слух о горе-торговце пошел по рядам. Над Алешей откровенно подтрунивали, но он только смеялся.

– Ну нет у меня деловой жилки, нету! Что ж поделаешь… Да и не один я такой. Мика вон тоже тот еще торгаш. Стоит с учебником философии Средних веков в обнимку, клиентов распугивает. Мы с ней – сладкая парочка… Ну а Антон Афанасьевич – тот вообще продавец от бога. Цены ему на рынке нет! – беззлобно отшучивался он.

Антон Афанасьевич – это отдельная история. Специалист по славянской филологии, торгующий турецким барахлом. Собственно, из-за Антона Афанасьевича все и произошло.

Раз в две-три недели семья Алеши ездила в Польшу. Уезжали по двое – брат с женой или он сам с братом.

Кто-то один всегда оставался «на точке». Собирались в поездку, как на войну. На всякий случай со всеми прощались – черт его знает, как там дело пойдет. Битком набитый челноками автобус в ночи на безлюдной трассе – это дело такое. Но как-то все обходилось. Приезжали всегда довольные, с сумками, заполненными кожей, и с новыми силами становились за прилавок.

Как-то раз после очередной поездки брат пришел на рынок один. Молча, ни на кого не глядя, разложил товар и уткнулся в новый детектив Марининой. Редкие покупатели его, казалось, совершенно не интересовали. На вопросы, где Алеша, или не отвечал вообще или бурчал, что, мол, приболел.

Витька, засланный нашей фракцией на разведку, вернулся какой-то прибитый.

– Ну что, Вить, узнал чего? – подскочила Танюха – румяная, как дымковская игрушка, разбитная украинская хохотушка, ткачиха какой-то разорившейся фабрики, торговавшая кожгалантереей и «резиновыми» черными джинсами и периодически кормившая нас настоящими беляшами.

– Теть Тань, шла б сама да и узнавала, – огрызнулся Витька. – Андрей, братан Лехин, меня даже слушать не стал. Что-то невнятное прогундосил и отвернулся, как будто я пустое место. Витька вам что – мальчик на побегушках?

– Ты поговори так со старшими! – подбоченилась Танька и, выпятив вперед нижнюю губу, пошла прямо на нахохлившегося, злобного Витю. На рынке не так много развлечений, и каждый скандал помогает скоротать время, а значит, приближает окончание рабочего дня. – Сейчас я батьке твоему все объясню, чтобы отродье свое воспитывал! Куда батька-то подевался?

– Тань, ну чего ты к пацану прицепилась? Иди вон, с фляжечки моей коньячку хлебни, – приобнял разошедшуюся Татьяну подоспевший на крики Федор по кличке Печенька – высокий нескладный седеющий мужчина с клочками торчащих в разные стороны плохо промытых волос и глубоко посаженными мутными глазками.

Федор сам себя называл индивидуалом. В смысле, индивидуальным предпринимателем. Каждое утро он привозил на рынок сумки, забитые не портящейся и не требующей подогрева выпечкой – сухим печеньем, булками, баранками и бубликами.

Помимо продуктов у Федора всегда было с собой несколько огромных термосов с горячим кофе и наборы бумажных стаканчиков. Разгрузив машину, Печенька перекладывал все добро в большие сумки на колесиках и развозил по «точкам». Зарабатывал на этом копейки, но много ли надо пенсионеру? Какая-никакая, а прибавка к пенсии, которую Федор получал по инвалидности после не очень понятного несчастного случая на производстве.