— Ты что-нибудь знаешь о полиомиелите? — спросила я.

Не отводя глаз от луны, Доггер ответил:

— Детский спинно-мозговой паралич. Болезнь Гейне-Медина. Утренний паралич. Абсолютный постельный режим. По крайней мере, так мне говорили — добавил он, взглянув на меня в первый раз.

— Что-нибудь еще?

— Агония, — сказал он. — Мучительная агония.

— Спасибо, Доггер, — поблагодарила я. — Розы в этом году прекрасны. Ты вложил в них много труда.

— Спасибо за эти слова, мисс, — ответил он. — Розы прекрасны каждый год, независимо от Доггера.

— Спокойной ночи, — сказала я, вставая со скамейки.

— Спокойной ночи, мисс Флавия.

На полпути через лужайку я остановилась и оглянулась. Доггер снова раскрыл зонт и сидел под ним с прямой спиной, словно Мэри Поппинс, улыбаясь летней луне.

— Будь добра, никуда не уходи сегодня, Флавия, — сказал отец после завтрака. Я довольно неожиданно столкнулась с ним на лестнице. — Тетушка Фелисити хочет разобрать семейные бумаги, и она просила, чтобы ты помогла ей спустить коробки.

— Почему не Даффи? — поинтересовалась я. — Она специалист по библиотекам и тому подобному.

Это была не совсем правда, поскольку я ведала великолепной викторианской химической библиотекой, не говоря уже о куче бумаг дядюшки Тара.

Я просто надеялась, что мне не придется упоминать о кукольном спектакле, который должен был состояться через пару часов. Но Долг побил козырем Развлечение.

— Дафна и Офелия ушли в деревню отправить кое-какие письма. Они там пообедают и сходят к Фостерам посмотреть на пони Шейлы.

Скотины! Коварные негодницы!

— Но я пообещала викарию, — сказала я. — Он на меня рассчитывает. Они пытаются собрать деньги для чего-то — о, не знаю для чего. Если я не приду в церковь к девяти, Синтия — имею в виду миссис Ричардсон — сама за мной явится.

Как я и ожидала, этот довольно подлый удар заставил отца серьезно призадуматься.

Его брови нахмурились, пока он взвешивал варианты, которых было немного: либо изящно отступить, либо рискнуть лицом к лицу столкнуться с крушением «Гесперуса».[41]

— Ты ненадежна, Флавия, — сказал он. — Чрезвычайно ненадежна.

Разумеется! Это одна из тех черт, которые я в себе любила больше всего.

Предполагается, что одиннадцатилетки ненадежны. Мы уже вышли из возраста крошек-милашек: возраста, когда люди склоняются над нами и треплют по макушке, издавая звуки вроде «бу-бу», — одного воспоминания об этом достаточно, чтобы меня стошнило «Боврилом». И при этом мы еще не достигли возраста, когда нас ошибочно принимают за взрослых. Факт в том, что мы невидимы — за исключением случаев, когда мы хотим обратного.

Сейчас я не хотела. Я была зафиксирована в прицеле яростного отцовского тигриного взгляда. Я дважды моргнула: достаточно, чтобы не выглядеть непочтительной.

Я уловила тот миг, когда он поддался. Я видела это в его глазах.

— О, ладно, — сказал он, изящный даже в поражении. — Беги. И передавай викарию наилучшие пожелания.

Разрисуйте меня горошком! Я свободна! Вот это да!

Шины «Глэдис» громко и довольно гудели, когда мы неслись по бетону.

— Summer is icumen in, — запела я миру. — Lhude sing сисси![42]

Джерсийская корова подняла голову от пастбища, я встала на педалях и одарила ее шатким реверансом, проезжая мимо.

Я остановилась перед приходским залом ровно в тот момент, когда Ниалла и Руперт пробирались по высокой траве в задней части церковного кладбища.

— Хорошо ли вы спали? — окликнула я их, махая рукой.

— Как мертвые, — ответил Руперт.

Именно так Ниалла и выглядела. Ее волосы свисали длинными немытыми локонами, и черные круги под красными глазами напомнили мне о том, о чем я предпочитала не думать. Либо она всю ночь скакала в компании ведьм с колокольни на колокольню, либо они с Рупертом разругались в пух и прах.

Ее молчание сказало мне, что дело в Руперте.

— Свежий бекон… свежие яйца, — продолжил Руперт, энергично постучав кулаками по груди на манер Тарзана. — Настраивают мужчину на хороший день.

Не глядя на меня, Ниалла проскользнула мимо и нырнула в приходской зал — в уборную для леди, полагаю.

Естественно, я последовала за ней.

Ниалла стояла на коленях перед унитазом, рыдая, ее тошнило. Я заперла дверь.

— Вы беременны, не так ли? — спросила я.

Она взглянула на меня, открыв рот, с побелевшим лицом.

— Откуда ты знаешь? — выдохнула она.

Я хотела сказать: «Элементарно», но знала, что сейчас не время для дерзостей.

— Я провела тест на лизоцим над носовым платком, которым вы пользовались.

Ниалла с трудом поднялась на ноги и схватила меня за плечи.

— Флавия, ты не должна проболтаться об этом! Ни слова! Никто не знает, кроме тебя.

— Даже Руперт? — спросила я. Я не могла в это поверить.

— Особенно Руперт, — сказала она. — Он убил бы меня, если бы знал. Обещай мне. Пожалуйста, Флавия… обещай мне!

— Клянусь честью, — произнесла я, поднимая три пальца в скаутском салюте. Хотя меня вышвырнули из скаутской организации за непослушание (помимо других вещей), я посчитала, что вряд ли необходимо делиться этими ужасными подробностями с Ниаллой.

— Чертовски хорошо, что мы разбили лагерь в чистом поле. Нас, должно быть, было слышно на мили вокруг, когда мы вцепились друг другу в глотки. Все дело в женщине, конечно. Дело всегда в женщине, не так ли?

Это было за пределами моего опыта, но тем не менее я старалась казаться внимательной.

— Руперту не составляет труда забраться под очередную юбку. Ты сама видела: не успели мы оказаться на поле Джубили, как он ушел в лес с этой земельной девушкой, Сарой или как там ее зовут.