этому и своей многозначительной сдержанностью как бы говорит: «Я все знаю, все вижу, но свое отношение ко всему происходящему я выскажу только тогда, когда придет время и надо будет сказать решающее слово».

Перешли к обсуждению работы. Леднев задал Кате несколько вопросов. У него был спокойный голос с окающими интонациями, по которым узнается человек, выросший на Волге. Это был уверенный голос человека, хорошо знающего, что, как бы тихо он ни говорил и что бы он ни говорил, его будут слушать. Когда Катя отвечала ему, он дружелюбно кивал головой, показывая, что удовлетворен ее ответом.

Вопросы его сводились к уточнению некоторых цифр, приведенных в дипломной работе и подчеркнутых красным карандашом, — свидетельство того, что работа им прочитана.

Один из членов комиссии начал возражать Кате. Леднев некоторое время внимательно его слушал, потом вдруг поднялся со своего места, попрощался с директором, поклонился Кате, кивнул остальным сидящим за столом и вышел. Произведенные этим уходом шум, движение стульев, прощание отвлекли общее внимание от Катиного оппонента и заставили его смешаться. Своим неожиданным и не совсем вежливым уходом Леднев показал свое неодобрение его высказываниям и неуместность спора со студенткой, совсем неплохо выполнившей свою работу. Своеобразная форма высказывания «решающего слова».

Эта встреча ничего не прибавила тогда к их знакомству. Катя волновалась, как волнуются все дипломанты. Повышенная чувствительность к каждому вопросу, замечанию, естественно, распространялась и на Леднева. Здесь он был одним из тех, кто мог или одобрить, или обругать ее. С ним все сошло благополучно — славу богу… Но потом, когда нервная напряженность выпускных экзаменов сменилась умиротворенным и добрым сознанием, что все это уже позади, Катя с удовлетворением отметила, что Леднев был в числе ее доброжелателей, умно и достойно вел себя перед лицом ее запальчивости, не слишком уместной на защите диплома.

Сквозь его сановитую благожелательность она ощущала внимание, выходившее за пределы чисто делового интереса, не случайное внимание случайного человека, не тот мимолетный взгляд, который бросил на нее Леднев тогда, в коридоре, а нечто большее. Быть может, именно этим и объясняется неожиданное появление Леднева на ее защите. Конечно, и такой интерес был для Кати не новость. И раньше были люди, которым она нравилась. Но, как всякая женщина, она не могла не отметить это про себя. Тем более что этот человек так убедительно доказал свой ум и достоинство. И он появился именно тогда, когда она начинала новую жизнь.

Это ощущение нового периода жизни с его волнениями и надеждами преобразило даже казенное здание пароходства, куда Катя явилась за назначением на работу. Четырехэтажный особняк, расположенный на самой шумной улице города, выложенный по фасаду белым кафелем и изуродованный бесчисленными названиями размещенных здесь речных учреждений: длинные, плохо освещенные коридоры с поворотами и ступенчатыми переходами; скучные стены, выкрашенные масляной краской всем известного зеленовато-голубого учрежденческого цвета и увешанные объявлениями, приказами, стенгазетами и досками почета; высокие двери со стандартными табличками, обозначающими отделы, сектора, управления, их начальников, заведующих, заместителей начальников и заместителей заведующих; монотонный шум большого учреждения, телефонные звонки, стук пишущих машинок, громкие голоса диспетчеров, разговаривающих по селектору, — все это, всегда такое чуждое и раздражающее, обернулось вдруг новым качеством, открылось дверьми в просторный мир.

В шумной толпе выпускников Катя стояла в вестибюле пароходства возле отдела кадров. Их по очереди вызывали и вручали путевки с назначением на работу. Молодые люди были весело взбудоражены: сегодня они расставались навсегда. Они обступали каждого, кто выходил из отдела кадров, горланили, обсуждая направления. Направляли их не только в волжские порты, но и на другие реки: Обь, Енисей, Амур, Лену, Днепр, Днестр, Буг… Названия далеких рек и городов, куда им предстояло разъехаться, еще больше возбуждали и сближали их в этой встрече, быть может последней…

Несколько раз в отдел кадров входил Леднев. Проходя по вестибюлю, он скользил по собравшимся отсутствующим взглядом, какой бывает у человека, когда он проходит среди людей, чью судьбу он сейчас решает. Он, видимо, не замечал и Катю. Да и Катя не искала его взгляда. Как и там, в институте, Леднев и здесь существовал для нее только как часть механизма, делового, будничного, озабоченного, каким деловым, озабоченным и даже усталым выглядел и сам Леднев при всей своей важной осанке.

Катю вызвали в кабинет. Леднев сидел за столом вместе с членами комиссии. За другим столом два сотрудника оформляли документы.

В комнате было накурено, папки с документами лежали на стульях и на подоконнике, дверь в соседнюю комнату была открыта, и оттуда доносился стук пишущей машинки.

Кате объявили, что ее направляют в распоряжение волжского пароходства. На вопрос, нет ли у нее возражений, Катя ответила, что нет.

— В пароходстве есть вакантная должность инженера. Как?

Леднев сказал это просто, по-деловому, и так же по-деловому посмотрел на Катю. И его короткое «как?» звучало не вопросом, а приглашением побыстрее подтвердить свое согласие: в ее согласии никто не сомневается, но оно здесь формально требуется.

— Я бы хотела работать в порту, — ответила Катя.

— Вот как, — озадаченно протянул Леднев, — но ведь порты бывают разные… Астрахань, например…

— Куда угодно, — ответила Катя сухо: не любила, когда ее испытывают такими вопросами.

Леднев побарабанил пальцами по столу, откинулся на спинку кресла.

— Вас мы оставим в горьковском порту. Вы собираетесь экспериментировать… Сужу по вашему диплому… Так что будете перед глазами: поможем, может быть, поучимся, а может быть, и попридержим…

Собственно, двумя этими встречами — на защите диплома и при распределении на работу — и ограничивалось Катино знакомство с Ледневым до того, как она поступила в порт.

Работая же в порту, Катя, естественно, встречала Леднева чаще: иногда на участок он приезжал в ее смену.

Катя по-прежнему чувствовала, что Леднев выделяет ее, интересуется ею. Но все это никак не изменялось и не углублялось. Катя, в конце концов, привыкла к этому вниманию как к своеобразной форме их служебных отношений. Так ой к ней относится, и все… Воспитанный, корректный, даже галантный мужчина, видящий в ней не только сотрудника, но и красивую женщину. Что ж, это не так уж плохо в наш век, когда женщина на службе прежде всего только работник. Конечно, она лично в таком особом отношении не нуждается, но Леднева это характеризует совсем не с плохой стороны. Катя оценила это.

Задача, выглядевшая в ее дипломной работе хотя и трудной, но выполнимой, здесь, на практике, оказалась неразрешимой. Руководя одной сменой на одном участке одного из портов, чего практически могла она достичь в деле, требующем перестройки работы на