– Тем, кого любит Господь Солнце, он дарует свет и в нужнике, – с благостным видом ответил Хаста. – Тот же, кто злословит его, и среди бела дня блуждает во тьме.

– Все это очень занимательно. Расскажешь тем, кто пошел за бревнами. Если к закату здесь не будет частокола, им как раз понадобится свет… А ты укажи слугам, где будет стоять алтарь, и ступай к мохначам.

– Зачем?

– Не перебивай. Я пошлю туда раба-переводчика, а ты за ним приглядишь. Его словам не больше веры, чем сорочьему треску. Послушай, что он будет говорить, и, если вздумает юлить, объясни сам. Не думаю, чтобы ингри решили напасть, но что-нибудь стянуть они вполне способны. Все дикари считают своим то, что им нравится, а у нас, похоже, им понравилось многое. Я хочу, чтобы мохначи, если увидят, что лесовики подбираются к холму, подняли шум. Ты понял меня?

– Понял, господин. Но я еще недостаточно владею языком…

– Послушай меня, рыжий наглец. Я неоднократно видел, как ты шушукался с этим существом, которое язык не поворачивается назвать женщиной. Я уверен, что ты сможешь ей объяснить все, что пожелаешь. Не обмани моих надежд, иначе тебе придется каждый раз просить своего бога, чтобы он подкинул мяса в твою похлебку!

Предупреждение накха было прямым и недвусмысленным. Похлебку без мяса в отряде ели только рабы. Какое оскорбление для жреца-огнехранителя! По своему положению Хаста мог бы претендовать на обеды вместе с самим Ширамом. Но этот нелюдим всегда ел в одиночестве. Да и особые права жрецов явно интересовали его не больше, чем сухие листья в окрестном лесу.

Хаста удалился, сожалея о безвозвратно испорченном вечере. Следовало поскорее сгрузить и принести сюда походный алтарь, разбить шатер до темноты… Он несколько растерянно огляделся, ища помощников. Рабы и слуги были заняты делом, лишь у края обрыва в ожидании бревен для частокола торчала полудюжина телохранителей. Жрец направился к ним. Хмурые арии, казалось, не замечали его. Они топтались на месте, переговариваясь между собою, не особо скрывая недовольство.

– Этот накх чересчур много на себя берет! Мы здесь не в военном походе. Наше дело – охранять царевича, а не столбы вкапывать…

– Ишь ты, всем работу придумал, а сам возле Аюра трется – мол, погляди, какой я толковый! Как есть собачка, на нас лает и скалится, а потом подачки выпрашивает.

– Так ясное дело, – произнес третий, воин в зрелых годах, – он же не арий – вот и выслуживается. А только я бы поостерегся строить что-либо под руководством выходца из рода Афайи.

– Это еще почему? – спросил кто-то из телохранителей.

– Да как же почему? Он же сын Ратханского Душегуба. Не слыхали прежде? А, ну да, эта история больше известна у нас на севере. Да и молод ты еще… Словом, в тот год в Ратханском уделе море сильно подступало, землю грызло, вот как ты лепешку. Ясное дело, народ оттуда бежал, спасался кто как мог. Многие уж думали, что спаслись, а тут им навстречу отец Ширама, маханвир Гауранг с войском. Уж как его умоляли пропустить – ни в какую. Только стариков и детей выпустил, остальных развернул и в пинки погнал к берегу – строить огромную плотину. С теми, кто противился, у него разговор был короткий…

– Накхи вообще народ неразговорчивый, – хмыкнул кто-то.

– И то верно. А только в тот раз он вообще без слов обходился. Кому меч, кому петля… Остальные, рыдая, побрели обратно. И началось великое строительство. Кто землю в короба насыпает, кто бревна в землю загоняет – вроде и стоят, а только невдомек, что этими самыми столбами да землекопством только хуже делают. И вот как-то посреди ночи грохот, гул, да такой, что выжившие потом заиками остались. И прямо у всех на глазах и берег, и плотину, и все, что понастроили, и всех людей, коих там была тьма-тьмущая, единым разом море поглотило. Да такая волна, что над крепостной стеной прошла бы.

– Ишь ты, а тебе откуда сие ведомо?

– А я потом Хранителя Покоя в Ратхан сопровождал, когда государь назначил выяснить, что там случилось.

– И что ж Гауранг?

– Тоже потонул. Должно быть, просчитался и не успел сбежать. А может, из природной злостности. И он утоп, и все войско его. Так что кто знает, может, в роду у них обычаи такие? Может, они меж собой решили наш народ извести. Видите же, какая подлюка?

Хаста тихо кашлянул, желая привлечь к себе внимание.

– Чего тебе? – повернулся к нему воин.

– Полагаю, что если то, что вы сейчас поведали, правда, то нам не обойтись без помощи Исвархи. А потому, парни, помогите-ка мне поставить алтарь!

С мохначами Хаста объяснялся уже при свете костров, когда ночь укрыла мраком берег реки, окрестные леса и деревню ингри. Как и предупреждал Ширам, от переводчика толку оказалось мало. Казалось, Варак не вполне в себе и вряд ли способен выполнять свои обязанности – руки его дрожали, лицо дергалось. Не сразу Хаста понял, что «устранителя хлопот» трясет от злости. Поняли ли его мохначи или нет, оставалось только гадать – во всяком случае, они ничего ему не ответили, молча удалившись на указанное место к подножию холма. Как показалось жрецу, охранять острожек от воров, равно как и вообще выполнять любые приказы своих нанимателей, они определенно не собирались.

– Сейчас бы выпить вина, – мечтательно произнес Хаста, зевая. – И спать…

– Спать?! Да если бы! – Варака словно прорвало, и из него хлынул поток жалоб. Он жаловался на все подряд, но особенно – на Ширама. Под укорами скрывалась не слишком глубоко упрятанная лютая ненависть.

– Я что, виноват, что не было зверей? Я разве ловчий? – на все лады повторял он, когда они возвращались обратно на холм. – Мое дело было сделать поход удобным и приятным. Запасы еды, вина, хорошие стоянки, переговоры с дикарями… А теперь нас занесло в неведомые края, и я вообще не знаю, что делать! Я стал для него бесполезен. – Варак со злобой и страхом кинул взгляд в ту сторону, где, по его предположениям, находился сейчас накх. – Вот увидишь, рано или поздно ему опять понадобится жертва для какого-нибудь обряда, и он убьет меня, как наверняка сразу и задумал!

Хаста слушал с сочувствующим видом, размышляя о кувшине вина. Варак с его нытьем был слишком утомителен.

– Я не простой раб, а придворный! У меня, если хочешь знать, почтенный жрец, свои рабы и дом в столице… А здесь я вынужден заниматься черной работой! Знаешь, что он велел? Все рабы должны носить воду и рыть ямы! Вот сейчас мне надо в темноте спускаться за водой… Подверну ногу, и прощай…

«Боги подсказывают мне, что этот человек не доживет до возвращения домой, – лениво подумал Хаста. – Хоть бы поблагодарил за то, что я сохранил ему жизнь на Холодной Спине…»

– Как на языке мохначей будет «доброго пути»? – неожиданно спросил он. – Ага… А «солнце»? Удели-ка мне немного времени, пока я записываю слова, – тебе-то всяко лучше, чем таскать воду в темноте…

Отпустив Варака, Хаста вовсе не ушел спать, а устроился у костра со своими путевыми записками. Измученные тяжелыми трудами люди уже давно спали, только дозорные медленно бродили вдоль недостроенного частокола.