– Давай их в «четвёртую». Она поближе, а то на допросы не наездишься. Всех по отдельным камерам. И не приведи господь, что случится… Головой ответишь! И не уезжай, пока сам не проверишь. А то знаю я вас – сдал-принял… Это не тот случай, ты понял?

Тяжело поднялся, не отрывая телефон от уха, подошел к кулеру, нацедил воды в пластиковый стаканчик. Выпил в два больших глотка.

– Как там с Колышкиным? Я знаю, что дома. Охрана?

Стаканчик, не глядя, в мусорку. Промахнулся. Покатился по полу.

– Колышкину передать: неделю – ни шагу за порог! Ни под каким предлогом! Круглосуточную наружную охрану возле дома из двух человек. Я знаю, что людей не хватает. Выполнять! Докладывать каждые два часа.

Телефон – в карман пиджака, рукой за узел галстука – расслабить. Теперь к окну и успокоиться. Всё нормально. Всё прошло гладко. Облака без просвета, ворона на ветке раскачивается…

Шел по коридору, собранный и деловитый. Приветливо улыбался встречным. Не мешкая перед дверью – постучал, вошел, не дожидаясь приглашения.

– Товарищ полковник, разрешите… – осёкся.

За столом никого. Длинная, как пенал, комната, стол, окно с распахнутыми шторами. За стеклом – серая муть, будто окно в бетонную стену глядит.

– Продолжайте, продолжайте, – раздалось из-за спины.

От неожиданности озноб прокатился от затылка до копчика. Оборачиваясь, подумал: «Не мог же он специально так стоять, в углу возле двери, меня поджидая? Ведь не знал, что приду. Случайность?»

– …доложить?

– Докладывайте.

Полковник просеменил через комнату к столу, уселся и только тогда поднял глаза. Взгляд был безразличным, пустым.

Специально хочет смешным казаться. Думает, что так ещё страшнее будет. На контрастах играет, сука! Вот на тебе, выкуси! Сегодня ко мне не придраться.

Чуть замешкался и тут же схлопотал:

– Леонид Сергеевич! С чем пожаловали? Ой, вижу – опять напортачили. Ну что мне с вами делать?

– Вадим Александрович! – решил с хода включиться в нехитрую игру, тем более, что ситуация благоприятствовала. – Как можно? Всё прошло по плану, никаких шероховатостей. Все пятеро задержаны и отправлены в «четвёрку». Задержание проведено согласно инструкции.

– Вот и хорошо, вот и молодцы, а то я уж подумал, что опять как с Бабичевым…

Ну, гад! Не может забыть. Сколько он меня этим Бабичевым попрекать будет?

– Товарищ полковник… что вы опять… ведь знаете, какой у нас контингент. Не спецназ и даже не сыскари полицейские. Вы же меня сами на задержание не отпустили.

– И правильно сделал, что не отпустил. Не хватало ещё нам самим по лесам шастать. Но напомню вам, Леонид Сергеевич: подбор кадров – ваша непосредственная обязанность…

И твоя тоже, в первую очередь. Промолчал, потупился, всем своим видом показывая, что осознал, понял, не повторится.

– Ладно. Вернёмся к этим новоявленным… – поморщился, – диссидентам. Хотя нет. Давайте отметим. Это – удача! Причём большая удача. Упусти мы их… думаю, для нас с вами всё было бы кончено. Ведь что удумали… – Нагнулся – из-за стола и не видно, – достал бутылку коньяка, два пузатых стакана. Посетовал: – Жаль, лимончика нет. Ну да не впервой…

Расчистил место на столе, передвинул бумаги, развернул экран монитора, чтобы не мешал.

– Присаживайся, Леонид Сергеевич, в ногах правды нет, говорят… Только сначала дверку запри – ни к чему, чтобы нас с тобой, выпивающих, подчинённые видели.

Щедро плеснул по стаканам.

– Но за удачу мы с тобой пить не будем. Во-первых – не спугнуть бы, во-вторых – не заслужили.

Задумался, глядя как при лёгком круговом движении рукой коричневая тёплая жидкость облизывает стекло стакана.

Леонид Сергеевич, как положено, молчал, ждал, что скажет старший. Было тоскливо и неприятно. Ждал подвоха – не было ещё случая, или, по крайней мере, он не слышал, чтобы полковник выпивал с подчинённым.

– Вот именно, не заслужили! Случайность. Девятое мая через три дня… Если бы не взяли? Только представь на минуту, что у них всё получилось. Мавзолей. Правительство. Сам! Маршируют колонны, и тут – на тебе! Крылатые в воздухе! Клином идут над толпой, плакат свой мудацкий тащат!

Леонид Сергеевич хотел улыбнуться: ведь пронесло, успели, но, взглянув на полковника, осёкся. Тот сидел, растёкшись в кресле, белый в желтизну, на лбу – испарина. Как бы с сердцем не того…

– Что они, говоришь, на плакате намалевали?

Распрямился на стуле. Чётко, словно докладывал:

– «Не хотим жить на птичьих правах!» Красное полотнище – три на полметра, буквы – белым, по бокам – деревянные рейки с проволочными петлями на концах.

– С петлями… – задумчиво повторил полковник. – Это они себе на шею петли приготовились накинуть. Нет, ты представь, перед мавзолеем – несутся эти, крыльями машут… двое – с развевающимся плакатом, и трое – за ними в ряд. Звено истребителей, твою мать!

– Товарищ полковник, Вадим Александрович! Ну что вы себе душу рвёте? Взяли их! И взяли благодаря вам, – заспешил, заторопился сказать. – Ведь это вы приказали вывести Колышкина из монгольской группы и вернуть по месту жительства. Вы! Вот оно оперативное чутьё. Колышкин сразу на них и вышел, когда они в Лосином острове с плакатом тренировались. Остальное – дело техники… – скромно потупился.

– Кстати, что слышно про группу Белова? Где они? Добрались?

– Бардак, товарищ полковник, на местах. Вели их, можно сказать, по всей стране, а в Барнауле упустили. До границы с Монголией, считай, двести вёрст осталось.

– Вот так и работаем… Ясно же, что кто-то должен был их встречать перед границей. Не с кондачка ж они её пересекать собрались? Ох, идиоты! Ну, это теперь не наша забота. Плохо работаем, плохо! Так что давай, мы выпьем за эффективность! Чтобы провалов не было. Тьфу, тьфу, тьфу, – постучал по столешнице, поднял стакан.

Опрокинул, не смакуя, словно водку.

Леонид Сергеевич – следом, поспешно. Слишком много для одного глотка – запершило в горле, рот заполнился слюной, хотелось закусить, но закуски не было.

Полковник перебирал бумаги, а он сидел прислушиваясь к себе – тепло в желудке; чуть затуманило голову; расслабились мышцы лица. Хотелось закрыть глаза, вытянуть ноги – ночь не спал с этим задержанием, не отходил от телефона.

Нельзя, нельзя расслабляться. Не время.

Уперся взглядом в пыльное чучело глухаря в углу над столом. Глухарь мутным стеклянным глазом смотрел на него.

Вот зачем он его повесил? Про орнитологию твердит – так это стёб, понятно. Для поддержания имиджа? Мол, птичками занимаемся? Нет, слишком просто, не его стиль.

Глухарь… Что делает глухарь? Токует. Показывает тетёрке, какой он необыкновенный. Становится беззащитен, не слышит ничего вокруг, тут его и стреляют. Самовлюблённость, самонадеянность… Вот в чём дело. Это напоминание самому себе про участь глухаря. Не токуй, да и не застрелен будешь.