Все знали, что дело Фрича имеет глубокую политическую подоплеку и что в данном случае речь, разумеется, идет не просто о репутации офицера, с которым обошлись несправедливо. По словам Гизевиуса, использовать эту историю для разоблачения гестапо стремился достаточно широкий круг людей – от адмирала Редера и Браухича, назначенного Гитлером новым главнокомандующим, до министра юстиции Гюртнера и Шахта, который ушел со своего поста, так как не мог выносить постоянного вмешательства Геринга в вопросы экономики. Судьба же Фрича, как таковая, мало кого волновала. Йодль, например, писал в своем дневнике 26 февраля, что Редер и Гюртнер верят в виновность Фрича и что в этом деле их интересует исключительно разоблачение гестапо, а Бломберг в одной из последних бесед с Гитлером прямо заявил, что Фрич «не интересуется женщинами».

Впрочем, сам Фрич – прусский аристократ и офицер, свято веривший в строгие воинские традиции и этикет, – тоже вел себя накануне суда не самым разумным образом и этим сыграл на руку своим врагам. Гизевиус, например, считает, что, если Фрич был «абсолютно честным человеком», ему следовало бы публично заявить о своей невиновности, после чего устраниться от дела, предоставив дальнейшее разбирательство адвокатам; к тому же он не мог не знать, что армия на его стороне и что расследование дела будет вести суд чести. Однако после выдвинутых Гиммлером громких обвинений в свой адрес Фрич не стал дожидаться увольнения, а сам настоял на собственной отставке, что не только вызвало серьезные сомнения в его невиновности, но и создало определенные юридические трудности, так как теперь на созванном по инициативе армии суде чести пришлось бы официально рассматривать свидетельства, направленные против него. Фрич к тому же еще больше скомпрометировал себя, признав, что однажды взял к себе в дом «нуждающегося Hitlerjunge» (мальчика из числа членов гитлерюгенда). Кроме этого, очевидно желая продемонстрировать свою невиновность, он по собственной инициативе побывал в штаб-квартире гестапо, где был готов «ответить на любые вопросы».

В феврале Фрич решил стреляться с Гиммлером, которого считал своим главным врагом24. Однако Рундштедт, которого он сделал своим секундантом и отправил к Гиммлеру, чтобы передать формальный вызов, счел эту затею настолько бредовой, что даже не подумал выполнить поручение. Впоследствии он упомянул о дуэли в разговоре с адъютантом Гитлера Хоссбахом, который также счел этот случай достаточно курьезным. Любопытно было бы, однако, узнать, как бы отреагировал Гиммлер, если бы все-таки получил вызов.

После признания Шмидта Гейдрих решил, что гестапо пора что-то предпринять, чтобы каким-то образом выпутаться из затруднительного положения. Сам Гейдрих после того, как выяснилось, что Шмидт перепутал две схожие фамилии, тоже нес всю полноту ответственности за обвинения, предъявленные Фричу 26 января. Шеф СД категорически отрицал, что гестаповцы побывали в доме Фриша и что они угрозами вынудили Шмидта признаться, будто он брал деньги у обоих офицеров. Из этого со всей очевидностью следовало, что гомосексуалистами являются и Фрич, и Фриш. И действительно, когда несчастного кавалерийского капитана вырвали из лап гестапо и передали в распоряжение министерства юстиции, он признался в своей склонности к лицам одного с ним пола, а заодно подтвердил, что был жертвой шантажа Шмидта. Увы, перенесенное потрясение оказалось ему не по плечу – болезнь обострилась, и Фриш вскоре умер.

Теперь Гиммлер и Гейдрих зависели от Шмидта и от сотрудников гестапо, которым предстояло выступить на суде чести в качестве свидетелей. Им, впрочем, было приказано дать ложные показания. Председателем был Геринг, которому, по обычаю, предстояло вести допрос. Заседателями были избраны Браухич, Редер и два парламентских председателя Лейпцигского верховного суда.

Приготовления обещали незаурядный спектакль. Все судьи, за исключением Геринга, были настроены против гестапо, но Геринг обладал достаточной властью, позволявшей направлять процесс в нужную ему сторону. Очень многое зависело и от Фрича; сам генерал был твердо уверен, что его честь будет восстановлена, однако никто не знал, воспользуется ли он представившейся ему возможностью начать встречный процесс против гестапо – особенно после того, как ему было отказано в удовольствии застрелить Гиммлера. Существовали и другие вопросы. Будут ли сотрудники гестапо придерживаться своей последней версии? Расколется ли Шмидт или Геринг защитит его? Вызовут ли в качестве свидетелей Гиммлера и Гейдриха? (Последний, как со слов Небе утверждал Гизевиус, был совершенно уверен, что этот суд положит конец его карьере.) Иными словами, ситуация была настолько напряженной и сложной, что формальная в общем-то процедура суда, призванная решить, является ли конкретный мужчина гомосексуалистом, могла стать в истории нацистского режима одним из редких моментов, способных породить действительно серьезное сопротивление власти Гитлера и потрясти фундамент, на котором покоилась его тирания.

Однако того, что произошло, не ожидал никто. Десятого марта, то есть буквально накануне суда чести, Гитлер приказал армии в течение двух дней приготовиться к вторжению в Австрию, где уже на протяжении месяца бушевал глубокий политический кризис. В день, когда было назначено первое заседание суда, Гитлер с помощью Зейсс-Инкварта и других нацистских лидеров в Австрии попытался поставить австрийского канцлера Шушнига в безвыходное положение, чтобы у армии был предлог для вторжения. Шушниг, однако, продолжал сопротивляться, и около полудня Гитлер приказал Герингу, Браухичу и Редеру прервать заседание суда и явиться в канцелярию. Гиммлер, Гейдрих и гестапо получили временную передышку.

После полудня 11 марта Геринг приступил к своему знаменитому завоеванию Австрии по телефону. Уже на следующий день Австрия оказалась в руках нацистов, и Гиммлер срочно отправился в Линц, где он обеспечивал безопасность вылетевшего туда Гитлера. В этот час национального триумфа Фрич был забыт.

Когда спустя неделю, 17 марта, суд собрался вновь, политическая ситуация коренным образом изменилась. Гитлер снова был героем, великим вождем, и оппозиции из числа военных не хватило мужества противостоять ему. Впрочем, в любом случае было маловероятно, чтобы Фричу достало отваги или безрассудства продолжать нападать на гестапо в лице участвовавших в процессе свидетелей; единственное, к чему он стремился, было официальное признание своей невиновности.

Дальнейший ход событий определил Геринг, решивший пожертвовать Шмидтом, которого никто не испытывал желания защищать. Используя свою власть, чтобы запугать его, Геринг вынудил Шмидта сделать признания, которые при благоприятном стечении обстоятельств могли быть с легкостью использованы для обвинения гестапо в неподобающем обращении со свидетелем. Однако когда на второй день суда Шмидт изменил показания и заявил, что оклеветал Фрича, Геринг поспешно вызвал последнего для заключительного слова в свою защиту, после которого с учетом вновь открывшихся обстоятельств Фрич был незамедлительно оправдан.

Гиммлер и Гейдрих, занятые организацией террора в Австрии, в чем им активно помогали их союзники, австрийские нацисты, не могли присутствовать на суде 17-го и 18 марта, поэтому наблюдение за процессом они предоставили агентам гестапо. Однако это вовсе не означало, что они были спокойны и на сто процентов уверены в успехе. По свидетельству жены Гейдриха, в январе и феврале ее супруг постоянно пребывал в сильном напряжении. Шелленберг тоже упоминает о случае, когда Гейдрих, пригласив его отобедать у себя в кабинете, неожиданно вышел к столу вооруженным, так как, по его собственным словам, ожидал, что армия «может выступить из Потсдама».