церкви в политику. «Конечно, я не выдавал себя, – говорится в патриаршем послании, – за такого поклонника советской власти, какими объявляют себя церковные обновленцы». Но, однако, когда ему стали известны постановления Карловацкого собора, то он склонился к мнению меньшинства. После обращения Карловацкого В.Ц.У. к Генуэзской Конференции Патриарх закрыл и само Карловацкое Церковное Управление, возникшее помимо него, с благословения Константинопольского Патриарха. «Отсюда видно, что я, – как пишет Патриарх, – уж не такой враг советской власти и не такой контрреволюционер, каким меня представляет собор». Отмечает послание случайный и даже противоканонический состав собора в отношении к архиереям, которым принадлежат судебные функции, а именно: из 67 живоцерковных епископов только 10 или 15 являлись архиереями старого посвящения, остальные беззаконно поставлены уже обновленцами. Переходя к вопросу о будущем направлении церковной политики, Патриарх заявляет: «Отныне я определенно заявляю всем тем, кто будет пытаться восстановить его против советской власти, что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило». Это послание Святейшего воспроизводит в значительной степени его показания, сделанные им во время заключения, и заявление, появившееся в связи с ходатайством об освобождении.

Живоцерковники особенно настаивали на том, что Патриарх и его церковные организации контрреволюционны, что они в своей деятельности инспирируются контрреволюционерами из числа Карловацких деятелей и, следовательно, опасны для существующей власти как таковой. Св. Патриарх, как мы знаем, давно занял лояльную позицию по отношению к советской власти, теперь же ему пришлось более детально формулировать свое отношение под влиянием тех обвинений, которые были ему предъявлены гражданской властью, поддерживались живоцерковниками и вызваны были безрассудным политиканством Карловацкого собрания 1921 года и Карловацкого В.Ц.У. Заявления, сделанные на следствии, обязывали главу русских епископов повторить их и открыто, и это было сделано Св. Патриархом с величайшим мужеством с единственной целью достигнуть возможного блага для церкви. Положение последней в это время, несмотря на провал живоцерковников в крупных городских центрах, было ужасно. Патриарх 26 июня был освобожден, а 28-го уже выпустил свое первое послание, отвечающее на мучительный для многих верующих вопрос об осуждении его живоцерковным собором. С 26 июня Св. Патриарх вступил фактически в управление Русской Церковью.

В зарубежных кругах карловацкого уклона очень часто подчеркивается, что Св. Патриарх после его освобождения взял в свои руки управление церковью с согласия православного епископата, как сказано в его послании к Сербскому Патриарху. Я боюсь, что этому выражению придается какое-то церковно-правовое значение. Если это так, то нужно сказать, что дело обстояло совершенно иначе. То, что Св. Патриарх скромно называет согласием епископата, на самом деле был «многоболезненный вопль» всех верных чад церкви, в том числе и епископов. Это было не основание для восприятия власти, а самый сильный мотив для этого. Не церковно-правовое значение имело это согласие, а стало моральным побуждением к немедленному вступлению в дела управления, так как фактически никакого центрального Патриаршего управления в это время не существовало. Святейшему с первых же шагов пришлось все создавать снова. Дела и помещение были захвачены живоцерковниками, не было налицо епископов, членов последнего состава Священного Синода. Тем не менее Святейший 15 июля имел уже возможность обратиться с новым посланием к церкви.[18]

В этом послании раскрывается захватный характер присвоения «живой церковью» церковной власти и церковного аппарата. Смутные и противоречивые слухи, ходившие в это время в России о событиях, имевших место в мае 1922 года, получили в этом послании определенное разъяснение. Последнее подчеркивает безблагодатность живоцерковного клира и предупреждает мирян от участия в их грехе, входя в молитвенное общение с безблагодатными епископами и священниками. Каково должно было быть настроение Донского узника, когда он оставался в заключении и сознавал всю тяжесть ответственности, которая лежала на нем, за этих совращенных и несознательно отпавших миллионов людей; из этих миллионов тысяч – а, может быть, и десятки тысяч – были принуждены обращаться за требами к отщепенцам. При таких обстоятельствах только один Патриарх мог вывести церковь из этого ужасного положения, не потому, что усиливалась «живая церковь», а потому, что патриаршая церковная организация была совершенно разрушена, а также прекратилась и «каноническая преемственность церковной власти»: митр. Агафангел, как мы знаем, был арестован, и заместителя себе не оставил. Освобождение Св. Патриарха сразу разрешало все эти вопросы. Св. Патриарх возвращался к управлению не в силу согласия епископов, а под влиянием вопля всей церкви, который прорывался к нему и через массивные стены его заключения.

«Вместе с тем мы призываем всех епископов и иереев и верных чад церкви, которые в сознании своего долга мужественно стояли за Богоустановленный порядок церковной жизни, и просим их оказать нам содействие в деле умиротворения церкви… Тех же, которые волей или неволей, или неведением поползнулись в настоящем веке лукавствия и, признав незаконную власть, отпали от церковного единства и благодати Божией, умоляем сознать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасительное лоно Единой Вселенской Церкви». Так заканчивалось второе послание Святейшего Патриарха. Какая разница в отношении живоцерковников к Патриарху – с одной стороны, и Патриарха к ушедшим в «живую церковь» – с другой.

Освобождение Св. Патриарха было встречено верными, как избавление. В Москве и других крупных центрах как бы вторично справляли в этом году Пасху: такая была радость. Патриаршее служение, служения верных Патриарху епископов сопровождались огромным стечением народа и таким духовным подъемом, который был величайшим утешением и ободрением для верных, исстрадавшихся за год заключения Патриарха.

Живоцерковники были потрясены в самых своих основаниях. Многие из епископов, совершив грех отпадения, принесли и «достойные плоды покаяния», были любовно приняты в церковное общение Святейшим и восстановлены во всех своих правах. В числе первых из покаявшихся был и митр. Сергий, занимавший тогда Владимирскую кафедру. В это время Русская Церковь изобиловала исповедниками, а теперь в ее среде появились и великие, в своем покаянии, сыны, без всяких условий и сговоров принесшие это покаяние. Священнослужители в значительном числе стали возвращаться в Патриаршую церковь.

Не мог бесследно пройти факт освобождения Патриарха для живоцерковной организации в целом. Под давлением всех этих обстоятельств живоцерковники созвали свой съезд в августе месяце этого года. Этот съезд произвел внутренний переворот в самой «живой церкви». Был ликвидирован Церковный Совет и на его место создан новый орган – Священный Синод. Сама церковная организация присвоила себе новое наименование «Православной Российской Церкви». Радикальные решения собора 1923 года были приостановлены в их исполнении «по тактическим соображениям». Живоцерковство заменялось обновленчеством. Радикальные элементы отошли на второй план или