– Постойте, – произнес Париж.

Роза дернула свою руку, но у нее не хватило сил, чтобы освободиться от его захвата.

– Вы делаете мне больно. Отпустите! – произнесла она спокойным, но приказным тоном. Я заметил, что она выбрала для себя позицию – быть сильной и непоколебимой.

Он ослабил хватку. Роза демонстративно убрала свою руку и стала массировать кисть.

– Что вам нужно от меня?

– Может быть, вы присядете? – он показал на стул напротив него.

В этот момент я достал из внутреннего кармана револьвер и проверил содержимое барабана. Один патрон. Этого достаточно, чтобы его пристрелить. Но нужно подобраться к нему ближе.

– Нет, спасибо, – отрезала Роза. Она была явно настроена к нему враждебно.

– Что же… – развел руками убийца.

– До свидания, – сказала холодно она и уверенно зашагала в мою сторону.

Я тем временем спрятал оружие.

– Добрый день, Роза, – поприветствовал я.

– Добрый день, – она улыбнулась.

– Что он тебе сказал?

Роза сняла пальто и присела возле меня.

– Ничего особенного. Какой-то странный, подозрительный тип. Попросил меня присесть возле него. Знаю я таких, у меня с ними разговор короткий.

Я невольно улыбнулся. Это было сказано так искренне и смешно, что я не мог сдержаться.

– Чего ты смеешься? Ты знаешь его?

Я отрицательно покачал головой.

– Просто я на секунду представил себе, как ты разговариваешь с «такими».

– А, ты об этом, – деликатно поддержала меня своей улыбкой. – Ничего особенного. Не воспринимай всерьез.

Но она меня своим спокойствием не утешила. Меня по-прежнему терзал вопрос – зачем он ее остановил? Что ему от нее нужно?

Она тем временем выложила мою книгу на стол, заказала себе чашку кофе и принялась за чтение.

Увидев, что я не нахожу себе места, она спросила:

– Что с тобой?

– Роза, я понимаю, это может показаться странным… Но не приближайся к этому человеку. Не знаю, как тебе объяснить, но мне показалось…

– Ты волнуешься за меня? – перебила она.

– Можешь воспринять мои слова так, – уклончиво ответил я.

– Хорошо. Собственно говоря, я и сама была бы не против больше никогда не сталкиваться с ним. Первое впечатление о нем – отталкивающее. Но часто бывает первое мнение о человеке ошибочным.

«Не тот случай!» – мысленно ей возразил.

– Ты говорил, что читал эту книгу, – сменила тему она. – Какой у нее конец: трагичный или радостный?

– Прочтешь и узнаешь.

Она улыбнулась и вернулась в книгу.

Я даже не вспомню, когда мы с ней перешли на «ты». Скорее всего, в тот момент, когда она спросила у меня, почему я называю ее Розой. Я ответил ей: «Я не видел, как ты расцветаешь, но каждый день, на протяжении двух месяцев я смотрел, как ты вянешь». Мои слова тронули ее в тот день. Люди переходят на «ты», когда переступают определенную черту. Когда им разрешают войти в чужое пространство. На этот раз я вошел со стуком в дверь и приглашением войти. Слезы, как и смех, сближают незнакомых людей. Это такие обстоятельства, при которых чужие внезапно становятся совершенно близкими. Надежными! Нам важно, чтобы нас понимали…

* * *

«Когда она вернулась, у меня возникло такое чувство, что мы с ней отдалились друг от друга. Если раньше мы могли целую ночь разговаривать о чем угодно, чаще всего – ни о чем, то сейчас мы молчали. Было явное ощущение невидимой стены между нами. Мы целовали друг друга, но теперь осторожно. Без лишних эмоций и громких слов. Мы разговаривали сухо и в какой-то мере бесчувственно. Но каждый из нас понимал, что это все лишь часть игры.

– Что тебя заставило вернуться? – деликатно спросил я, нарушив молчание.

– А это имеет значение?

– Мне бы хотелось знать.

– А что тебя заставило открыть мне дверь и пустить за порог?

– Одиночество, – сказал я.

– Ты одиночества боишься, – улыбнулась она. – А мне казалось, что ты всю жизнь провел наедине с собой.

– Может быть, я не совсем точно выразился. Ты права, мне всегда было хорошо одному. Даже вернее будет сказать, мне было хорошо с собой. Я бы не назвал это состояние одиночеством. Это, скорее, познание себя и окружающего мира. Мне кажется, что каждый человек должен этот путь пройти, хотя бы лет пять своей жизни, чтобы лучше изучить себя и людей, которые его окружают. А одиночество – это совершенно другое состояние. Это когда ты не можешь найти с собой общий язык. Когда самому с собой некомфортно. Невыносимо!

Я немного помолчал, а затем добавил:

– Одиночество невозможно ощутить, находясь с самим собой. Его можно почувствовать только при отсутствии кого-то.

– Потеряв, начинаем ценить? – уточнила она.

– Нет. Потеряв, мы отказываемся от самих себя.

– Как ты мог ко мне остыть? – вдруг спросила она.

Я никогда ей не врал, и на этот раз решил не изменять своим принципам.

– Это было неконтролируемое чувство. Я проснулся, посмотрел на тебя и не почувствовал ничего. Пустоту, – показал на солнечное сплетение. – У меня будто бы что-то перегорело внутри. Не могу подобрать подходящих слов, а потому скажу, исходя из своих ощущений. Мне не хотелось тебя больше касаться. Мне не хотелось целовать твои губы. Мне не хотелось, чтобы ты просыпалась. Мне не хотелось слышать твой голос.

– Так просто… – сказала тревожно она. – Проснуться, остыть и выбросить другого на улицу. Я никогда не забуду тех безразличных глаз! Я перестала для тебя существовать?

– Нет, скорее, я перестал существовать для тебя. А ты была прежней. В тебе ничего тогда не изменилось.

– А сейчас?

– Сейчас – ночь. Самое время для откровений. Ты изменилась. Сильно! Ты стала другой. Отстраненной. Отсутствующей. Мне кажется, что ты запретила себе ко мне испытывать чувства. Хотя чувствуешь меня до сих пор!

Правда, она легкая, как летний ветер. Она нежна, как острие ножа. Она опасная, как ружье, из которого никогда не стреляли. Она точная и всегда попадает в цель. Правду трогать приятно, особенно когда на лезвии нет твоей крови. Когда ты ее держишь от себя. И не догадываешься, какую рану она может причинить тому, кто стоит напротив.

– Скажи мне что-то приятное, – эти слова выбили меня из колеи.

Я перебрал в голове десяток разных слов, но ни одно не было подходящим.

– Мне бы хотелось больше никогда к тебе не остывать, – не уверен, что это было именно то, что нужно. Но я почувствовал так.

И впервые за весь день она меня обняла. Сама.