Он стал одеваться.

Девочка и звери быстро сбежали вниз.

Только Люся вышла из двери в темноту, к ней бросились две тени.

Это были Биби-Моки и Мохнурка.

Они были совсем мокрые. Люся скорее повела их к машине. Она вставила ключ в зажигание, завела двигатель и включила обдув.

Слава богу, машина не успела остыть, и поток теплого воздуха сразу пошел на зверят.

— Милые мои! — сказала Люся. — Соскучились!

По лестнице сбежал отец. Прыгнул за руль, и машина понеслась.

В тепле интернатники заснули. Люся в их окружении тоже задремала.

А машина шпарила по шоссе. Спокойный отец гнал ее и гнал вперед. И тихонько играла музыка.

На подъезде к дачному поселку дорога явно ухудшилась. Машину бросало из стороны в сторону. Всех растрясло, все проснулись.

Ворота к дачам были закрыты. Отец остановил машину. Интернатники вышли. Взвились вверх по бетонному забору. Сделали стойку на лапах и стекли вниз. Биби-Моки было труднее всех. Ей мешал нюхоскоп.

Отец дал задний ход. Их ждал город.

В воскресенье рано утром из Москвы на электричке выехала небольшая спецгруппа в составе четырех человек: Люси, Киры, Киселева и дедушки Киры Тарасовой — Григория Алексеевича.

Дедушке было объявлено, что состоится поход по местам боевой славы. А Киселеву было сказано, что в порядке шефской работы он должен прочесть лекцию о главных битвах человечества.

— Какая шефская работа? Над кем шефская работа?

— Работа полусекретная. Над одним лесным училищем военно-партизанского типа, с иностранным уклоном.

И дедушка, и Киселев-бельды очень важничали. Дедушка дышал на свои ордена, чтобы они лучше блестели, а Киселев перелистывал карты военных сражений: «Вот битвы Ганнибала, вот Суворова, а вот сражения Наполеона».

На платформе станции Интурист опять стали попадаться испитые, измученные личности. Они медленно двигались к поселку. Их привлекал целебный воздух, а вернее, добродуши, прикрепленные на березах. Эти устройства снимали усталость, раздражение и злость. Самый злобный человек здесь становился добродушным, незлопамятным.

Поэтому под деревьями на жухлой траве или на досках сидели веселые люди и мирно беседовали или читали ученые книги. Кто-то листал «Алису в Стране Чудес», кто-то читал стихи Гете в переводе Заходера, кто-то рисовал этюды или портреты друзей.

За воротами поселка в этот раз было по-особенному тихо.

Интернат пустовал. Никого. На окнах висели щиты. На дверях — огромный замок.

Дядя Костя приводил в порядок участок. Красил стволы яблонь в белый цвет.

— Здравствуйте, дядя Костя! — закричала Люся. — А где интернатники?

— Не знаю я никаких интернатников! — хмуро ответил он.

— А где дир? Где Меховой Механик?

— Не знаю, девочка, о чем ты говоришь. Идите гуляйте себе отсюда. И без вас плохо.

— Ну и что? Ну и что? — забеспокоился Киселев. — Где ваши партизанские ученики? Где секретная школа с интернациональным уклоном? Я тебя, Тарасова, сейчас тресну!

Люся и Кира оставили Киселева с дедушкой у входа на участок, а сами медленно обошли дом. Никаких щелок, никаких надписей, никаких знаков…

На крыльце стоял зеленый потрепанный рюкзак с эвкалиптовым листом.

И тут Люся услышала тоненькое пип-пип. Пип-пип — неслось из рюкзака.

Люся подошла ближе. Чем ближе она подходила, тем сильнее кричал этот пип-пип. Видно было, что он настроен на Люсю. И вот в кармане рюкзака она обнаружила коробочку из стекла и металла. Коробочка сама открылась. Там лежала записка:

— Дорогая Люся! Мы уходим. Наверное, мы пришли слишком рано.

Мы не просто звери. Там, далеко, в Гималайских горах, есть наша страна. У нас есть свои города, свои дороги, свои летающие блюдца.

И много лет мы жили, не касаясь людей.

Но страна наша разрасталась. И люди все больше осваивали планету.

Пришла пора нашим цивилизациям подружиться.

Для этого в нескольких местах были созданы такие вот интернаты.

Потому что дружбу двух стран надо начинать с дружбы детей. Но мы уходим. Наверное, мы пришли слишком рано.

Когда у вас родятся дети и у нас родятся дети, мы сможем их передружить.

— У меня родится мальчик. Потом девочка. Потом еще два мальчика, — сказала Кира.

— Целый пионерский отряд, — отметила Люся и стала читать дальше:

Мы дарим тебе семена. Это микрофонные цветы. Посадите их в землю, девочка Люся, и поливайте медным купоросом. Когда они вырастут, мы сможем через них говорить.

До свидания, девочка Люся. Мы все горько плачем.

Дальше стояли подписи на незнакомом языке. И только одна была сделана по-русски: «МАхнур Велик Алепный». В шкатулке лежало два металлических семечка.

— Возьми одно, — сказала Люся подружке.

— Но ведь их дали тебе.

— Нельзя рисковать, — сказала Люся. — Нельзя, чтобы они были в одной квартире.

И они поволокли рюкзак к калитке. Люся все поняла:

— Они эвакуировались. Это они ко мне прощаться приезжали!

До Москвы девочки доехали молча. Ни Киселев, ни дедушка с ними не разговаривали. Там они едва-едва дотащили рюкзак до знакомой аптеки.

Дежурила та же женщина-аптекарь.

Она очень испугалась, увидев девочек с рюкзаком:

— Вы что, передумали? Но у меня уже нет хендрика. Я его начала тратить.

— А нам не нужен хендрик, — ответила Люся.

— Зачем же вы принесли рюкзак?

— И листья нам не нужны. Не пригодились. Они зря у нас лежать будут. А в аптеке они понадобятся. Возьмите их у нас просто так. Возьмите, пожалуйста.

— Спасибо, девочки. А вы знаете, что хендрик не дает стариться человеку? Кто за год выпьет лекарство из одного хендрика, не теряет год жизни.

— Знаем, — сказала Кира, хотя, конечно, не знала ничего.

— У меня остался один, — сказала ей Люся. — Мы его дадим твоему дедушке.

Однажды в третий класс, в котором училась Маша, пришёл лектор. Он был пожилого возраста, старше тридцати, такой, ничего себе, в сером костюме, и сразу сказал: