— С ней ты тоже спишь? — вскричал индеец, вне себя от ярости. — Соканон заслуживает уважения! Она посвятила свою жизнь вашему Богу!

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Жослин. — Когда мы с Талой зачали Киону, моя супруга Лора собиралась выйти замуж за другого. Я считал себя свободным, понимаешь? И должен тебе сказать, что я не из тех, кто может совершить насилие над женщиной. Все, что происходило между твоей тетей и мной, нравилось нам обоим. Твои предрассудки ослепляют тебя. Уверяю, мне ты можешь доверять. И если ты что-то знаешь, прошу, скажи мне. Я хочу их защитить, убедиться, что у них все хорошо.

В лесу вновь раздался волчий вой. Шоган внезапно сменил гнев на милость. Задумчиво глядя на языки пламени, он тихо сказал:

— Следуй за мной… Если ты добрался сюда, значит, так было нужно.

Индеец направился к хижине. Заинтригованный, Жослин не стал спорить. Вскоре он заметил слабый свет, пробивающийся сквозь ветки.

— Входи, — вздохнул индеец. — Моя тетя там. Она умирает.

Одной рукой он отодвинул широкую ороговевшую шкуру, служащую дверью. Сильно похудевшая Тала с восковым лицом лежала на медвежьей шкуре. Если бы не хриплое дыхание, приподнимавшее ее грудь, женщину можно было бы принять за мертвую. Это неожиданное зрелище потрясло Жослина. Он не решался переступить через порог.

— Подойди! Я знала, что ты здесь, — слабым голосом произнесла прекрасная индианка. — Вы с моим племянником галдите, словно стая ворон. Подойди. Каждое слово причиняет мне боль.

Он подчинился, задаваясь вопросом, где же Киона. Из-за своего высокого роста мужчина чувствовал себя неповоротливым гигантом, поэтому поспешно сел. Вблизи Тала показалась ему еще более худой. Он испугался.

— Тебя нужно отвезти в больницу, — с горячностью сказал он. — Ты заболела, потому что скрывалась в лесах, голодала… Почему ты мне не сообщила? Я или Эрмина…

— Помолчи, Жослин, мое время сочтено. Я больше не увижу бледного рассветного неба, не порадуюсь пению птиц. Я так тебя звала! Спаси нашу дочку, спаси нашу малышку Киону. Они украли ее у меня. Я не приняла должных мер предосторожности. А ведь я знала, что в это время года они забирают наших детей! Как только они ее увезли, мое сердце не выдержало. У меня не осталось больше сил. Я не смогла выследить их лошадей.

Он подумал, что она бредит, и спросил сочувственно:

— О ком ты говоришь? Я ничего не понимаю, моя бедная Тала! Кто забрал Киону?

— Конная полиция и сотрудник Бюро по делам индейцев. Соканон когда-то тоже отобрали у ее матери. Это закон, их закон. Наши восьмилетние малышки должны отправиться в пансион. Но этого нельзя допустить… Киона умрет там! Жослин, умоляю тебя, ты ее отец, ты белый человек, спаси ее! То, что творится в этих школах, хуже, чем смерть.

Ценой нечеловеческого усилия Тала взяла своего бывшего любовника за руку. Ее горячие изможденные пальцы вцепились в него.

— Если ты здесь, значит, ты любишь дочь, которую я тебе подарила. Найди ее и защити, Жослин. Вспомни о круге из белых камней, который я выложила вокруг своей хижины тогда, в июне 1933 года. Я любила тебя всем своим существом. Любила до такой степени, что побудила тебя вернуться к твоей жене, хотя мечтала только о том, чтобы ты остался. Но я ни о чем не жалею. Ты сделал меня такой счастливой! Теперь тебе нужно спешить. Не дай умереть нашей маленькой Кионе, моей Золотистой Долине[22]! Когда она родилась зимним вечером, в небе вспыхнул солнечный луч. Этот свет, отличающий ее от других детей, не должен погаснуть.

Встревоженный до крайности, потрясенный спутанной речью Талы, Жослин выругался в бороду, как делал всегда в драматических ситуациях.

— Но где она? Скажи мне, где она находится, и я сделаю все, чтобы привезти ее к тебе. Ты должна поправиться! Шоган поможет мне перевезти тебя в Перибонку. Оттуда мы доплывем на корабле до больницы Роберваля. И ты зря так терзаешься: с Кионой не случится ничего страшного в правительственном пансионе.

— Я знаю, какая ей грозит опасность! Мне известны вещи, о которых вы, белые, даже не подозреваете, — возразила индианка, пытаясь приподняться.

Сильный приступ кашля отбросил ее назад. На губах появилась розоватая пена.

— У тебя туберкулез? — спросил Жослин.

Раздался голос Шогана. Он все это время оставался поблизости. С трудом сдерживая гнев, он объяснил:

— Нет, одна из лошадей ударила ее копытом в грудь. Она пыталась помешать им увезти Киону. Я не смог ей помочь — в тот момент я был на рыбалке.

В голосе индейца слышалась глубокая скорбь. Шоган больше не был ни озлобленным, ни враждебным. Жослин был потрясен до глубины души. Внезапно он осознал плачевное положение индейского населения. Его былые предрассудки окончательно рухнули. Их основа уже давно была подорвана Эрминой и ее любовью к индейской семье мужа.

«Поначалу я осуждал брак моей дочери с Тошаном, потому что он был метисом, — поймал он себя на мысли. — В сущности, я был расистом. Но у индейцев есть все основания нас презирать. Они населяли Канаду за несколько веков до нас, колонистов, которые явились сюда с желанием захватить их земли, словно они были не в счет, а мы имели право их грабить. И что я узнаю сейчас? Детей силой увозят в пансионы, вопреки воле их родителей! Господи, в каком мире мы живем?!»

Тала продолжала держать его правую руку. Растроганный, Жослин склонился над умирающей.

— Я обещаю тебе позаботиться о Кионе, — тихо произнес он. — Я хочу верить, что ты выздоровеешь и будешь еще долго рядом с ней. Ты ранена, просто ранена, врачи смогут тебя вылечить.

Он сам не верил в то, что говорил. По взгляду Талы, лишенному иллюзий, он понял, что она тоже в это не верит. Она слабо улыбнулась и спросила:

— Я слышала твои слова. Ты правда хотел жить со мной и нашей дочерью?

— Да, я этого хотел! Не стану тебе лгать: это не было окончательным решением, но, уезжая из Валь-Жальбера той весной, я крикнул Лоре, что еду к тебе. Она никак не может смириться с тем, что я люблю Киону, и я предположил, что она помогла тебе ее спрятать. Это было глупо: тебе плевать на деньги, я это знаю. Вспомни, Тала, те несколько дней, которые мы провели вместе — ты и я. Мне было так хорошо с тобой! Я ничего не забыл. Ты отправляла меня на охоту, но чаще всего я возвращался с пустыми руками. Ты немного подтрунивала надо мной, я тоже смеялся. Ночью мы любовались звездами, и ты держала меня за руку, как сейчас.

Голос Жослина дрожал. Конечно, последние девять лет он редко виделся с Талой и, несмотря на рождение Кионы, совсем о ней не заботился. Тем не менее эта женщина и их общий ребенок много для него значили.

— Я помню каждую минуту, каждую секунду, — вздохнула индианка. — Это были самые лучшие дни и ночи в моей жизни.

— Да, благодаря тебе, Тала. Я очень грустил, когда ты меня прогнала. Я хотел жить внутри твоего круга из белых камней. Знаешь почему? Мне нравилось засыпать и просыпаться рядом с тобой. Если бы я остался, то в итоге узнал бы, что ты носишь моего ребенка. Я бы никогда тебя не оставил, клянусь тебе, хоть и слишком поздно. Что касается Лоры, то, сочтя меня мертвым, она бы вышла замуж за своего пианиста, Ханса Цале.