Крошечный Аюп Бородач улыбался и для пущей значительности вставал на цыпочки.

Модель парусника представляла собой сосуд для самого дорогого напитка, который только и можно было найти во всем королевстве Кесаврия (в Альгам не было смысла заглядывать, там употребляли куда более грубые и действенные пойла). Это было настоящее алое астуанское вино, названное так в честь держателя Алой сотни – великого Астуана V, ланзаата его величества жизнетворного короля Руфа-Альвуса IV Шеппиана. Собственно, до пятого Астуана был четвертый, третий, – а вино по древнему рецепту продолжало литься в их честь.

– Астуанское…

– Астуанское!

– Эй, Аюп! – прищурился барон Армин, впрочем, уже изрядно подобревший и размякший после дозы вайскеббо. – Это как же так, плут? Откуда ты взял это вино? Украл? Даже у меня… э-э-э… даже я пил его два раза в жизни…

Барон приврал ровно в два раза. Аюп Бородач, если судить по его усмешке, по достоинству оценил фантазию дядюшки Армина.

– Честно говоря, я его выиграл, – отозвался он, отодвигаясь от опекуна Себастьяна во избежание очередного пинка. – В «Пестрой пустоши». Как и все остальное… Помнится, именно там вы, господин барон, проиграли в прошлом году все, вплоть до нижних штанов. Да и те вам выдали сугубо из расположения…

Дядюшка Армин уже открыл было рот, чтобы зареветь, как насаженный на пику вепрь. Улыбка дочери остановила уязвленного барона.

– Отлично! – сказал он. – Господа студенты Школы Пятого окна, прошу пожаловать в кают-компанию для завтрака. Сейчас мы отплываем.

Растаяли за кормой виды, звуки и запахи Сейморского порта. Капитан «Летучего», вместо того чтобы пойти вдоль побережья, отчего-то взял курс зюйд-вест, и вскоре суша вовсе исчезла за горизонтом. Себастьяну было не до того, чтобы узнавать, каким именно галсом идет судно и какой курс заложил капитан, а вот юркий Аюп Бородач быстро установил, в чем дело. Оказывается, в шестидесяти морских лигах от Сеймора лежал знаменитый архипелаг Аспиликуэта, чьи красоты давно стали притчей во языцех.

Другое дело, что на этих островах мало кому доводилось бывать лично – в том числе и потому, что они лежали в непосредственной близости от Мертвой линии – условной черты, за которой кончалась полоса территориальных вод.

Черты, за которую строжайше запрещено заплывать.

Тот, кого пограничные патрули королевского флота уличали в нарушении этого запрета, умерщвлялся.

И эта мера даже не обсуждалась.

Именно по этой серьезной причине рассказы о шикарных прозрачных лагунах, о гранитных пиках и голубых деревьях славного архипелага Аспиликуэта, передаваясь из уст в уста, обросли массой занимательных подробностей.

Нет нужды говорить, что немногие из них соответствовали действительности. Ибо источником этих фантазий в большинстве своем являлись рыбаки приморских артелей, люди малограмотные, с буйным воображением, склонные безудержно врать и приукрашивать – особенно в пору своего пребывания на берегу, когда горячительные напитки лились рекой.

– Ариолан, милый, я давно мечтала побывать на островах Аспиликуэта, – просто сказала Аннабель. – Давай туда съездим. Я была бы очень благодарна…

Ариолан Бэйл, конечно, не стал отказывать ей в такой малости. У него так сияли глаза, что, казалось, он легко выполнил бы просьбу перенести Аннабель на луну. В своей компании, конечно.

Себастьян охотно отправил бы красноречивого предводителя студентов Школы Пятого окна и куда подальше, чем луна. Но сейчас он не мог заставить себя произнести и единого слова: он стискивал челюсти, зубы стучали, как от озноба, а пальцы самопроизвольно переплетались в самые прихотливые комбинации. В каюту уже три или четыре раза заглянул Ржига, который уже успел поправить здоровье и наливками доброго Жи-Ру, и трофеями проворного Аюпа Бородача и потому чувствовал себя прекрасно.

– Басти, пойдем, мы там на шканцах… скоро будут танцы… такие, понимаешь… А ты видел эту… Таниту? И вторая – тоже ничего! Да брось ты, Басти, париться из-за… э-э-э… Ну, как хочешь. Я же, собственно, не настаиваю…

Когда Ржига таким милым манером «не настаивал» в очередной раз, Себастьян швырнул в него увесистым светильником.

Больше полубрешак не появлялся.

Зато пришел Аюп Бородач.

Этот массовик-затейник, которому положено было везде появляться с лицом значительным, сияющим и глупым, как полная самодовольства луна, пришел к Себастьяну серьезный и тихий. Он молча выложил на стол то самое зеркальце, которое расстроенный воспитанник барона злонамеренно оставил в «Полутора толстяках» в счет уплаты за трапезу и выпивку. И он ушел бы так же молча, не останови его Себастьян на самом пороге возгласом:

– Это что такое?

– Это – то самое… – не оборачиваясь, пробормотал Аюп Бородач.

– Зачем?

– Просто мне показалось, что ты будешь жалеть о своем поступке. Поэтому я, выйдя из «Пестрой пустоши», заглянул в «Полтора толстяка» и выкупил этот твой заветный перламутр… Конечно, ты можешь швырнуть им в меня, как светильником в Ржигу. Но я бы советовал не торопиться…

Последнюю фразу он договаривал, развернувшись лицом к Себастьяну, и почудилось в его глазах нечто такое, что отличало этого Аюпа Бородача от того несносного забулдыги и вечно путающегося в ногах нахала, коим он являлся обычно в представлении окружающих.

– Аюп…

– Просто я не хочу, чтобы у тебя было такое лицо и такой затравленный взгляд, как сейчас, – четко выговорил брешак и шагнул за порог. Хлопнула дверь.

Себастьян медленно вытягивал руку. Он не решался коснуться зеркала, словно то было раскалено. Словно оно пожрало бы его пальцы, как бешеный зверь с пастью, пышущей яростью. Не дотянувшись до поверхности амальгамы лишь чуть-чуть, он упал вниз лицом. Задрожав, как в агонии, и ломая ногти о деревянный пол, стал затихать.

Через час он вышел на палубу со спокойным, равнодушным, светлым лицом. У него были глаза мужчины, принявшего серьезное решение.

Принял решение и добрый барон Армин. Помимо решения, он принял на пухлую грудь колоссальное количество горячительных напитков, которые чрезвычайно способствовали благорасположению барона. Он сделался очень добр и участлив к своим спутникам и поминутно гладил по голове то свою дочь, то ее будущего супруга, то непонятно как попавшего в число этих избранных здоровяка Олеварна. Последние двое смотрели на размякшего дядюшку Армина с явной иронией.

Однако же при появлении Себастьяна все студенты Школы Пятого уровня разом оставили своим вниманием подвыпившего барона и перекинулись на его воспитанника.

– Ага! – сказал Олеварн. – А я думал, что ты все плавание будешь сидеть в своей каюте. Откуда я знаю, может, у тебя это… несварение… недержание… словом, плохо переносишь корабельную качку.