Убийство Марии Санчес занимало только два дюйма на тридцатой странице издания от двадцать первого апреля, втиснутое между «Три человека сгорели при пожаре в отеле на побережье» и «Четверо погибли в авиационной катастрофе».

В статье давались лишь имя, возраст и адрес, а также сообщалось, что она была найдена расчлененной в той части парка, которая называется «Прогулочная аллея», и что полиция ведет расследование. На такие заметки обычные читатели просто не обращают внимания. Какая-то пуэрториканская девчонка сдуру отправилась ночью в парк погулять… Я заправила новую пленку и принялась разыскивать следующую заметку.

Тереса Ружьеро занимала значительно больше места: шесть дюймов на странице двадцать шесть в номере за пятнадцатое июля. В статье цитировались фразы, данные медицинским экспертом и неназванным детективом относительно времени смерти и отсутствия орудия преступления. Насколько я припоминаю, «Ньюс» и «Нью-Йорк Пост» отреагировали на эту историю более живо. Они рассказали о предыдущем случае и окрестили убийцу «Мясником».

Зато тринадцатого сентября даже «Таймс» уделила Виктории Диас первую полосу.

«Третья девушка расчленена в Парке»

«Молодая девушка была зарезана насмерть прошедшей ночью возле лодочной станции в Центральном Парке.

Жертва, девятнадцатилетняя Виктория Диас, проживала на Западной 110-ой улице. Горло девушки было перерезано, а ее голова была обнаружена привязанной волосами к ветвям дерева. Нашел ее Даниель Хой, который любил прогуливаться по парку ранним утром. Тело девушки находилось в кустах в двадцати ярдах от головы. Это третье убийство и расчленение девушки за последние четыре месяца. Первая жертва, Мария Санчес, была обнаружена на Прогулочной аллее Центрального Парка. Вторая жертва, Тереса Ружьеро, была найдена неподалеку от парка на детской площадке.

В Центральный Парк приехала полиция, включая одного из инспекторов Центрального управления. Главный медицинский эксперт заявил, что девушка была убита ударом ножа в горло. Борьбы практически не было. Следов насилия на ее теле не обнаружено. После смерти голова девушки была отделена от тела. Смерть произошла в полночь. Вскрытие будет проведено сегодня в госпитале Бельвью.

Полиция заявила, что оружия на месте преступления обнаружено не было, а в кошелке, обнаруженном рядом с телом, находилась ее недельная зарплата. Она работала в управлении фабрики по производству пластических масс.

Друзья и родственники девушки допрашиваются. Полиция обнаружила возможного свидетеля происшествия, некоего Тоньо Переса, 17-ти лет, 405 Вторая Восточная улица.»

Я смотрела на адрес Джоэла в Ист-Вилладж, пытаясь понять, что же это значит, затем, просмотрев заметки на своем конверте, я перевела пленку вперед, на семнадцатое октября.

На странице восемнадцать я обнаружила заметку, озаглавленную «Пропавший свидетель», которая давала уже известную информацию и сообщала, что полиция разыскивает подростка, допрошенного неподалеку от лодочной станции дежурным полицейским, который не знал о совершенном в эту ночь преступлении, а именно, убийстве Виктории Диас. Когда полиция пришла по его адресу на Вторую улицу, Тоньо Перес исчез. Больше в газетах о нем ничего не сообщалось.

Я осторожно вынула пленку из аппарата, поместила ее в пластиковую коробку и отдала библиотекарю. Не помню, как спускалась в лифте, но когда я проходила через Брайнт-Парк, фамилия Перес всплыла в моих воспоминаниях. Это была фамилия управляющего в доме Джоэла. Я вспомнила также нервничающую женщину с ее культом эспиритизма: водой, колокольчиками, благовониями. Тоньо Перес, по всей вероятности, был ее сыном.

Я представила, как к ней домой приходят детективы и задают ей вопросы. Они допрашивают и других жильцов, конечно же, мистера Переса. Я вспомнила, что теперь он мертв, этот, пропахший вином, страж ее жилища. От этих мыслей по спине у меня пробежал холодок, но тем не менее я заставила себя рыться в воспоминаниях.

Скорее всего, миссис Перес, защищая своего Тоньо, переживала те же страхи, что переживаю я, защищая брата. Ведь, если осторожная «Таймс» написала «свидетель», то это означало, что его подозревают. Полиция, вероятно, считала, что Тоньо и есть Мясник. Вот почему с Джоэлом так учтиво обращались.

Я вспомнила, как мистер Перес испугался в тот день, когда я пришла покормить Вальтера. Возможно, Тоньо прятался где-то рядом. Он, наверное, куда-то уехал в октябре, когда полиция обыскивала здание, а в феврале вернулся.

Возможно, что, когда Джоэл въехал в эту квартиру, он повстречался с ним. Новый жилец вполне мог сходить в подвал, чтобы узнать есть ли там стиральная машина или посмотреть на предохранители, если в его квартире погас свет. Потом, этот разговорный испанский язык у Джоэла… Потом, всем известный интерес Шерри к разного рода загадкам и тайнам… Они вполне могли познакомиться с Тоньо и только потом обнаружили, какого опасного приятеля приобрели.

Мое воображение с дикой скоростью закрутилось. Может, он как-то заставил Джоэла подчиняться ему? Возможно, амнезия была лишь прикрытием для выполнения приказов Тоньо. Но тут я вспомнила Джоэла лежащим на ковре в своей комнате в ту ночь, когда я нашла его. Это не было обманом. Он был беспомощен и отнюдь не бегал, выполняя зловещие поручения. У меня от всех этих загадок закружилась голова.

Потом вместе с Вероникой мы стояли возле двери Переса. Маленькая смуглая женщина копалась в своей старой черной сумке, пытаясь отыскать ключ. Я тогда была испугана произошедшей с Вероникой переменой. Лицо ее окаменело, она как бы погрузилась в себя. Мне даже показалось, что она откажется перевести мой вопрос.

И тут голова у меня перестала кружиться. Испанский Гарлем был не чем иным, как пуэрториканской деревней, а деревенские жители скрывают свои сплетни от посторонних. Но ведь Вероника жила в Эль-Баррио. Она несомненно знала о том, какую угрозу Тоньо Перес представляет для Джоэла.

Я остановила такси и дала адрес Вероники.

Девять.

Пока такси ехало по Лексингтон Авеню к Эль-Баррио, я смотрела на обитателей этой улицы, выходящих из своих квартир после долгого зимнего телевизионного сна, чтобы погреться на весеннем солнце второй половины апреля. Тротуары были заполнены разодетой в кожу молодежью, беременными женщинами, толкающими перед собой коляски, нетвердо стоящими на ногах алкоголиками и небритыми бродягами. Возле одного из кафе, забросив свои тележки с апельсинами, двое стариков играли в домино. Мы въехали в испанские кварталы, и мне показалось, что мы едем по Калле Себастьян в Сан-Хуане. На одном из домов красовалась вывеска «Botanica» — то, что я раньше считала обычным цветочным магазином.

Рядом с церковью располагалась библиотека, из которой раздавались звуки ритмичной музыки. Чуть дальше на тротуаре были установлены лавки с тюлем и сатиновыми платьями. Повсюду виднелось несметное количество мастерских по ремонту телевизоров и фотоателье, увешанных свадебными фотографиями. Даже овощи тут были другими. Остановившись на