Турин протянул руку, но тут же отдернул.

– Мужи не берут обратно своих даров!

– Но ведь он же мой? – спросил Садор. – Разве я не могу отдать его, кому захочу?

– Можешь, – ответил Турин, – но только не мне. А потом, почему ты хочешь его отдать?

– Мало надежды, что он пригодится мне для достойного дела, – вздохнул Садор. – Теперь Лабадала ждет лишь рабская работа.

– А что такое раб? – спросил Турин.

– Раб – это бывший человек, – ответил Садор. – С ним обращаются как со скотиной. Его кормят, только чтобы он не умер, живет он только затем, чтобы работать, а работает только под страхом побоев или смерти. А эти головорезы – они могут избить или убить просто для забавы. Я слышал, что они отбирают самых быстроногих юношей и травят их собаками. Да, они быстрее научились у орков, чем мы – у Дивного народа.

– Теперь я понимаю, – сказал Турин.

– То-то и горе, что тебе приходится понимать такие вещи – в твои-то годы, – сказал Садор. Тут он заметил изменившееся лицо Турина.

– Что ты понимаешь?

– Почему мама отсылает меня, – ответил Турин, и глаза его наполнились слезами.

– А-а, вот оно что! – кивнул Садор. – Чего же она ждала-то? – пробормотал он себе под нос. Но вслух сказал:

– По-моему, плакать тут не о чем. Только больше не рассказывай о том, что задумала твоя мать, – ни Лабадалу, ни кому другому. В наше время и у стен бывают уши, и это не уши друзей.

– Но мне же надо поговорить с кем-нибудь! – воскликнул Турин. – Я тебе всегда все рассказывал. Я не хочу уходить от тебя, Лабадал. И из дома, от мамы не хочу уходить.

– Но если ты останешься, – возразил Садор, – дому Хадора скоро придет конец – теперь ты, наверно, понимаешь это? Лабадал не хочет, чтобы ты уходил. Но Садор, слуга Хурина, будет рад знать, что истерлингам не добраться до сына Хурина. Ну-ну, ничего не поделаешь, приходится прощаться. Может, возьмешь мой нож на память?

– Нет! – сказал Турин. – Мама посылает меня к эльфам, к королю Дориата. Там мне другой нож дадут, такой же. А тебе, Лабадал, я ничего прислать не смогу. Я буду далеко, и совсем-совсем один!

И Турин разрыдался. Но Садор сказал ему:

– Это что такое? Разве это сын Хурина? Я слышал, как сын Хурина однажды, не так давно, сказал: «Когда я стану большой, я пойду служить эльфийскому королю».

Тогда Турин вытер слезы и сказал:

– Хорошо. Раз сын Хурина так сказал, он должен сдержать слово. Я пойду. Только почему-то, когда я говорю, что сделаю то-то и то-то, потом все выходит совсем не так, как я думал. Мне теперь не хочется идти. Я постараюсь больше не говорить таких вещей.

– Да, так будет лучше, – сказал Садор. – Все так учат, но мало кто так поступает. Оставь грядущее в покое. Довольно для каждого дня своей заботы.

И вот Турина собрали в дорогу. Он простился с матерью и втайне отправился в путь с двумя провожатыми. Но когда спутники Турина велели ему взглянуть в последний раз на дом отца своего, боль расставания пронзила Турина, словно острый меч, и мальчик вскричал:

– Морвен, Морвен, когда же я увижусь с тобой?

А Морвен стояла на пороге, и когда лесное эхо донесло до нее крик сына, она так стиснула дверной косяк, что кровь брызнула из-под ногтей. То было первое горе Турина.

В начале следующего года Морвен родила девочку и дала ей имя Ниэнор, что значит Скорбь. Но когда это случилось, Турин был уже далеко. Долог и мучителен был его путь, ибо власть Моргота распространялась все дальше. Но провожатые Турина, Гетрон и Гритнир, хотя молодость их пришлась на дни Хадора и теперь они были стары, состарившись, не утратили отваги, и хорошо знали тамошние земли, ибо в былые времена немало постранствовали по Белерианду. И так, ведомые судьбой и собственным мужеством, они перевалили через Тенистые горы, спустились в долину Сириона, прошли Бретильский лес и наконец, усталые и измученные, достигли границ Дориата. Но здесь их опутали чары королевы, и странники заблудились. Долго скитались они по дремучему лесу без путей и дорог, и вот у них вышли все припасы. Они едва не погибли, ибо с Севера надвигалась суровая зима; но не столь легкий удел уготован был Турину. Когда путники совсем уже отчаялись, вдали вдруг раздалось пение рога. То Белег Могучий Лук, первый среди охотников тех времен, живший вблизи рубежей Дориата, травил дичь в приграничных лесах. Он услышал крики путников и поспешил на помощь. Белег накормил и напоил их, а потом спросил, кто они и откуда. Услышав ответ, Белег проникся изумлением и жалостью. Турин ему понравился – мальчик красотой пошел в мать, а глаза у него были отцовские, и он был силен и крепок.

– Чего же ты хочешь от Тингола? – спросил Белег мальчика.

– Мне хотелось бы стать его дружинником. Я хочу воевать с Морготом, чтобы отомстить за отца.

– Очень может быть, что твое желание исполнится, когда ты подрастешь, – сказал Белег. – Ты еще мал, но уже теперь видно, что ты будешь могучим воином, достойным сыном Хурина Стойкого, если только это возможно.

Имя Хурина чтили во всех землях эльфов, а потому Белег с радостью согласился проводить странников. Он отвел их в хижину, где жил тогда с другими охотниками, и отправил гонца в Менегрот. Когда посланец принес ответ, что Тингол и Мелиан согласны принять сына Хурина и его спутников, Белег тайными тропами отвел их в Сокрытое королевство.

И вот Турин вышел к большому мосту через Эсгалдуин и переступил порог чертогов Тингола. Еще дитя, узрел он чудеса Менегрота, невиданные дотоле никем из смертных, кроме одного только Берена. И Гетрон поведал Тинголу и Мелиан просьбу Морвен; и Тингол принял их ласково, и из уважения к Хурину, отважнейшему из людей, и родичу его Берену посадил Турина к себе на колени. И те, кто был при сем, немало дивились, ибо это означало, что Тингол усыновляет Турина; а в те времена не было принято, чтобы короли усыновляли чьих бы то ни было детей, и с тех пор не случалось, чтобы эльфийский владыка усыновил человека. И сказал Тингол Турину:

– Отныне это твой дом, сын Хурина, и ты всегда будешь мне сыном, хотя ты и человек. Мудрость обретешь ты, неведомую прочим смертным, и в руки тебе вложат оружие эльфов. Быть может, наступит время, когда ты вернешь себе земли твоего отца в Хитлуме; но до тех пор живи здесь в любви и мире.

Так Турин стал жить в Дориате. С ним ненадолго остались и его провожатые, Гетрон и Гритнир. Но они торопились вернуться в Дор-ломин, к своей госпоже. Однако Гритнира одолели старость и болезни, и он остался при Турине до самой смерти. А Гетрон отправился в обратный путь, и Тингол снарядил с ним отряд эльфов, и они несли Морвен послание от Тингола. И вот наконец достигли они дома Хурина. Когда Морвен узнала, что Турина с почетом приняли во дворце Тингола, на сердце у нее полегчало. Эльфы привезли ей от Мелиан богатые дары и приглашение отправиться в Дориат вместе с воинами Тингола. Ибо Мелиан была мудра и предвидела будущее, и надеялась, что так удастся расстроить злой замысел Моргота. Но гордость и надежда все еще не дозволяли Морвен покинуть свой дом; к тому же Ниэнор была еще грудным младенцем. Поэтому Морвен поблагодарила дориатских эльфов, но отклонила приглашение. Скрывая свою бедность, она одарила посланцев последними золотыми вещами, что оставались у нее, и отправила с ними Тинголу Шлем Хадора. А Турин все ждал, когда же вернутся посланцы; и когда они приехали, он убежал в лес и долго плакал: он знал о приглашении Мелиан и надеялся, что Морвен приедет. То было второе горе Турина.