– Слушай приказ!..

Вокруг, среди кустов и деревьев, лежали люди. Вздымались от частого, хриплого дыхания их темные от пота и пыли гимнастерки.

Гречаниченко поперхнулся и, превозмогая кашель, повторил:

– Слушай приказ! Всем разбиться на мелкие группы. Отходить самостоятельно. Направление строго на восток!.. Передать команду по цепи!..

В лесу слышались осипшие от бега голоса, повторявшие приказ.

Сам Гречаниченко идти уже не мог. Казаки перевязали ему раны и оставили в ближайшей деревне. Он затерялся среди местного населения, а потом ушел к партизанам.

Генерал-майор Константинов при прорыве из окружения под местечком Рось был ранен в ноги и спину. Оставив его в деревне на попечение крестьян, казаки пошли дальше.

Жаркое июньское солнце стояло высоко над землей, выжигая ее иссушающим зноем. У горизонта над лесистыми зелеными холмами дрожащим маревом зыбился и плыл раскаленный воздух.

Казаки выбрали место на взгорке, где было суше. Завернули в брезент знамя корпуса и закопали его в землю, рядом с большим, покрытым мхом камнем. Грунт, слежавшийся за долгие годы, был плотным, неподатливым.

Казаки спешили, тяжело и хрипло дыша рыхлили твердую землю ножами и шашками. Срывая ногти, царапали землю пальцами. Из-под черных кубанок катился горючий пот. Последняя группа казаков численностью до батальона вышла из окружения в район Орши. Казакам пришлось оставить своих истощенных переходами коней и влиться в оборону советских войск как стрелковое подразделение.

6-я Кубано-Терская казачья дивизия имени Буденного почти вся полегла в июньских боях с превосходящими силы противника. Погибла, не запятнав казачьей чести. Ценой своей жизни казаки сохранили честь и славу своей дивизии.

* * *

Немецкий 39-й мотокорпус, сломив сопротивление не успевшей сосредоточиться 19-й армии в районе Витебска, наступал на Демидов, Духовщину и Смоленск. 13 июля танки корпуса дошли до Демидова и Велижа, заняли Духовщину и 15 июля прорвались к Московско-Смоленской дороге. В результате прорыва немецких танковых групп в окружении под Смоленском оказались советские 19, 20 и 16-я армии. Связь с тылом поддерживалась только через болото южнее села Ярцево. Немногочисленные части, которые шли на помощь окруженным советским армиям, смела лавина отступавших войск. Этот страшный поток вовлек их в обратное, паническое движение. То же самое было и на других фронтах.

Начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Василий Тупиков доложил начальнику Генерального штаба РККА Шапошникову: «До начала катастрофы пара дней». В ответ маршал Шапошников обвинил его в трусости и паникерстве. Но бывший военный атташе в Берлине Василий Тупиков, в последние часы успевший предупредить правительство о начале войны, не был ни трусом, ни паникером.

На другой день танки 1-й и 2-й танковой группы завершили окружение пяти советских армий. В плен попало около 300 тысяч советских солдат. Выходя из окружения, генерал-майор Тупиков и командующий фронтом Кирпонос погибли в рукопашном бою.

Страшное, роковое слово «окружение» двигало волей и поступками людей, совсем еще недавно марширующих, горланящих бравые песни, убежденных в том, что бить врага будут на его территории, а теперь бредущих куда-то лишь в одном направлении – куда все, туда и мы.

Волны людей ширились, словно горный поток, и текли, набирая силу и сметая все на своем пути. На восток, к своим. Немцы бомбили их с воздуха, непрерывно обстреливали снарядами и минами, загоняя в лес, непролазную топь и глушь. В первые дни, пока еще оставались снаряды, пушки окруженных частей остервенело и обреченно били по приближающимся танкам и пехоте.

– Слушай мою команду. Цель сто первая, пехота, основное, наводить по карандашу, два карандаша влево, осколочно-фугасным, взрыватель осколочный, прицел шестнадцать. Один снаряд – огонь!

– Левее два, прицел пятнадцать, батарея, веер сосредоточенный, один снаряд – залп!

– Бронебойным, по танкам – огонь! – хрипел закопченный и измотанный отступлением безымянный артиллерийский комбат, расстреливая последние снаряды.

– За нашу советскую Родину!.. За Колю Шевченко! За Сашку Семенова! Огонь!

– За всех ребят! В три господа… душу!.. Огонь!

– Получай, сука!

Наверное, что-то кричали и немецкие артиллеристы, но спор быстро заканчивался. На батарею набрасывались воющие бомбардировщики с выпущенными шасси, словно лапы у хищных птиц. И летели вверх комья земли, ошметки людей и куски железа.

Бойцы и командиры пробовали окопаться, но тут опять настигало людей страшное слово «окружение», и они снова группами и по одному покидали позиции, стараясь убежать от страшного и несокрушимого врага. Многие тысячи растерянных людей, оглушенных июньскими сражениями, бродили в лесах. Их, уцелевших от разгрома, ждали голодные скитания и страшная судьба в немецких лагерях для пленных. Но и тех, кому удавалось выйти к своим, ждали новые муки и страдания. Свирепствовали трибуналы. Особисты работали днями и ночами, выискивая паникеров, трусов, шпионов и вражеских диверсантов. И за бездарность советских генералов сполна платили своими жизнями простые русские парни и мужики. Кто-то должен был за это ответить. Чувство всеобщей вины требовало найти виновного. Политическая и военная элита страны готова была назвать любое имя, даже самое безвинное, лишь бы снять с себя тягостный комплекс ответственности перед гибнущей державой.

Генерал армии Павлов возвращался на фронт после беседы с Жуковым. Но в его судьбе уже была поставлена жирная точка.

Сталин вызвал к себе Мехлиса и Берию. Попыхивая трубкой, дал напутствие:

– Ви там хорошенько разбэритесь, кто еще, кроме Павлова, виновен в допущенных серьезных ошибках.

Берия и Мехлис все поняли правильно.

Берия распорядился:

– Немедленно арестовать Павлова и его окружение!

Не доезжая Смоленска, машина Павлова была остановлена офицерами НКВД, а он сам и сопровождающие его офицеры были арестованы. Генеральскую портупею с кобурой и пистолетом у него забрали сразу. В старинном белорусском городе Довске, где генерал армии Павлов принимал парад, заставили снять китель и взамен дали поношенную гимнастерку рядового красноармейца. Теперь только гладко выбритая голова да холеное лицо напоминали о прежнем высоком положении.

А как здорово все шло…

Павлова завели в кабинет. За столом сидели заместитель начальника следственной части 3-го Управления НКО СССР Павловский и следователь того же управления Комаров. Первый был в звании старшего батальонного комиссара, второй – младший лейтенант госбезопасности.

В углу притаилась худая, нескладная машинистка с погонами сержанта.

Еще со времен наркома Ежова следственный аппарат во всех отделах и управлениях НКВД делился на – кольщиков и сказочников.

Кольщики подбирались в основном из полных отморозков, тех, кто не гнушаясь черной и грязной работы мог выбить подследственному глаз, переломать пальцы или спилить напильником зубы. Как правило, «показаний» они добивались в кратчайшие сроки. Потом в дело вступали сказочники, которые умели грамотно и красочно составлять протоколы. Павловский был интеллектуалом, разговаривал по душам, писал протоколы. Высокий, крепкий, со сломанными, как у борцов, ушами, младший лейтенант мастерски орудовал кулаками. Иногда менялись ролями.