Интересно, сколько же немецких обручальных колец уехало в США и почему по этому поводу у американцев припадков «покаяния» не наблюдается? Если бы западные союзники на своей шкуре попробовали немецкую оккупацию части своей страны, зондеркоманды, рвы с трупами мирных жителей и тотальный грабеж в пользу рейха, они бы, придя в Германию, «операцией Грабеж», снятием часов и кражей картин не ограничились. Просто страшно представить себе, что было бы в таком случае с побежденной Германией.

Надо ли осуждать Виктора Абрамовича за следующий эпизод: «Взяли Дойч-Эйлау. Город со знаменитым именем оказался небольшим. Есть неразбитые кварталы. Людей нет. Вхожу в универмаг, наверху квартира владельца. Взял со спинки кровати висевший костюм, послал домой (тогда разрешили посылки). В этом костюме я кончал потом университет. Под окном остановилась машина с девушками-регулировщицами. Открыл шкаф, сгреб платья и бросил им в машину. Одно платье послал домой Майе (жене. — авт.), а белую шубку отдал Алевтине (сослуживица телефонистка. — авт.). Она в ней приезжала в Ленинград, лет через 25».[109]

Или надо признать, что он совершенно правильно сделал, и порадоваться за советских женщин, получивших платья и шубку?

Артиллерист Исаак Григорьевич Кобылянский описал, как он обзавелся часами, когда немцы сдавались в Кенигсберге: «Заметил, что на левом от меня фланге шеренги активно действуют несколько невесть откуда появившихся солдат из нашего отряда. Нетрудно было догадаться — ребята собирают «трофейные» часы. Подумал о своем интересе и сказал: «А теперь прошу дать на память советскому офицеру хорошие часы». Произошла заминка, немцы о чем-то шушукались с «парламентером», а часы никто не давал. Пришлось спросить о причине. Оказалось, их смутило требование давать хорошие часы, а не часы вообще. Сказал, чтобы давали любые, и в одну минуту нагрудные карманы моей гимнастерки заполнились часами разных фасонов (потом оказалось, что в основном это были дешевые «штамповки»)».[110]

К тому же и в тот период к собиранию вещей для посылок домой относились очень избирательно. В основном брали только вещи, принадлежавшие немцам. Например, служившая фронтовым санинструктором Надежда Павловна Тимофте (Осуховская), оказавшаяся под конец войны в Чехословакии, вспоминала: «Одна женщина, чешка, пригласила меня в свой дом, распахнула шкаф и просила, прямо умоляла, чтобы я выбрала себе все, что захочу Но мне ничего не нужно было, и у нее я ничего не взяла.

Вот в брошенных немецких квартирах можно было брать какие-то вещи. Я, например, искала себе запасную юбку, чтобы в одной ходить, а вторую иметь про запас. Подобрала сестрам какие-то платьица и послала пару посылок домой».[111]

Манеру чехов обращаться с немцами Надежда Павловна описала так: «Например, они местным немцам на голове выстригли дорожки, чтобы их все сразу отличали. В магазинах их обслуживали в промежуток всего в час. Выводили их на разные работы. И однажды я лично видела, как в телегу вместо лошадей впрягли немцев, а чех ими погонял…»[112]

Очень любопытное свидетельство о том, как с побежденными немцами обращались чехи, оставил Григорий Климов, советский офицер, служивший после войны в Германии и убежавший впоследствии к американцам. Идет совещание руководителей советских военных комендатур Саксонии: «Из зала поднимается фигура и обращается к президиуму: «Разрешите вопрос, товарищ генерал? Это несколько не относится к теме, но я хотел бы посоветоваться».

«Ну, давайте что у Вас на сердце», — дружелюбно поощряет генерал Богданов. Наверное, очередное покаяние, а покаяния генерал слушает охотно.

«Моя комендатура расположена у самой чешской границы, — начинает комендант. — Каждый день мне гонят через границу толпы голых людей. Я их пока сажу в подвал. Нельзя же, чтобы они в таком виде по улицам бегали, а одеть мне их не во что».

В зале слышится смех. Генерал Богданов спрашивает: «Как это так — голых?» «Очень просто, — отвечает незадачливый комендант. — Абсолютно голых. В чем мать родила. Даже смотреть стыдно».

«Ничего не пойму; — переглядывается генерал с другими членами президиума. — Объясните подробней. Откуда эти голые люди?»

Комендант объясняет: «Немцы из Чехословакии. Их чехи раздевают на границе догола, а потом гонят в таком виде ко мне через границу. Говорят: «Вы сюда голые пришли, голые и возвращайтесь». Судетские немцы. Их по Потсдамскому договору переселяют в Германию. Для чехов это шутка, а для меня — проблема. Во что я должен одевать этих людей?»[113]

Это не советская пропаганда В СССР такое о чешских братьях по социалистическому лагерю писать нельзя было ни в коем случае. Это писал советский перебежчик, оказавшийся на Западе.

Милая такая чешская шутка — депортировать абсолютно голых немцев, предоставив советским офицерам в Германии решать вопрос о том, во что же их одеть. Любопытно, что чехи, ныне любители обличения Советского Союза, ужасно не любят вспоминать, что они проделали с миллионами немцев. И припадков покаяния за это у них не наблюдается.

Как известно, все познается в сравнении. На чешском фоне советские войска выглядят сборищем невероятных гуманистов. Кататься на немцах вместо лошадей или проводить голые депортации красноармейцам как-то в голову не приходило.

Но вернемся к трофейной теме.

Надо отметить, что далеко не всегда в посылках отправлялось именно трофейное имущество. Александр Захарович Лебединцев весной 1945 года прибыл после обучения на курсах «Выстрел» к новому месту службы в штабе 4б-й армии. Расположен штаб был в одном из предместий австрийской столицы Вены. Здесь Лебединцеву одна из штабных машинисток, Мария Михайловна, быстро объяснила, как надо решать проблему с посылками домой: «Прежде всего она спросила меня, сколько посылок я выслал своим родным. Я ей ответил, что еще не имею ни своих рублей, ни австрийских шиллингов, ни чешских крон, ни мадьярских пен го. После обеда она принесла мне один талон на отправку посылки, причитающийся мне, и один свой, и оккупационных денег на покупку материала и его пересылку, и даже две сумки из ткани в качестве упаковочного материала. Окончив работу, мы пошли в штабной ма — газин «Военторга» и закупили много всяких тканей, в основном ситца и сатина. Быстро упаковали их, зашили, я надписал адреса, заполнил бланки переводов и в тот же день их отправили. Я был поражен активностью и умением Марии. Это мы успели отправить за апрель, а предстояло еще использовать и майскую отправку, а это уже кое-что значило для моих сестер на «выданье» в такое тяжелое время».[114]