Беатриче впустила девушку и разрешила помочь одеться.

В небольшой уютной комнате дворца Али поджидал новую рабыню эмира. Нух II ибн Мансур и в это утро отменно угостил его: свежими овощами, белым хлебом, острым овечьим сыром, оливами, выпечкой с кунжутом, вареной чечевицей. Великолепное пиршество пришлось по вкусу Али – он был гостем самого эмира! Но как только Нух попросил его вновь осмотреть ту рабыню, которую он недавно приобрел в свой гарем, у Али сразу же пропал аппетит. К счастью, эмир, кажется, не заметил, что его гость без всякого удовольствия двигает кусок по тарелке, хотя совсем недавно угощался с отменным аппетитом. Нух тем временем продолжал говорить, опустошая многочисленные подносы и блюда. Когда он наконец насытился, то велел проводить Али в комнату.

Али ходил взад и вперед, считая шаги; внимательно рассматривал вытканный яркими нитками узор на подушках и коврах, выискивал пятна на побеленных стенах и старался всеми способами отвлечь себя от мысли, что вскоре вновь увидит ЕЁ.

После встречи с ней – постыдной и неловкой для него – в опочивальне Мирват он все время пытался вытеснить ее образ из своих мыслей.

Иногда она снилась ему. И в этих снах громко смеялась над ним. Смеялась ему в лицо, обнажив свои идеальные красивые зубы, потому что он не смог определить причину заболевания Мирват, уступив ей право принятия решения. Иногда, просыпаясь после таких снов, он презирал сам себя, стыдился своей незаслуженной славы. А что ему оставалось делать? Поведать всему миру и, главное, самому эмиру, что это не он спас от смерти любимую жену повелителя – не тот вундеркинд, который в десятилетнем возрасте уже цитировал и понимал самые сложные трактаты известнейших римских и греческих врачей, лейб-лекарь эмира Бухары, – а некая женщина? Да еще рабыня, неверная, дикарка сомнительного происхождения и неизвестного образования, даже не владеющая ни латинским, ни греческим языками! Такое неслыханное известие потрясло бы все привычные устои мира, если бы о нем стало известно народу. Да он и сам не хотел портить свою репутацию и стать посмешищем.

Али передернул плечами. По спине пробежал холодок. Он принялся внимательно рассматривать искусно декорированную медную масляную лампу, пытаясь по силе удара молотка определить возраст чеканщика, обрабатывавшего медь. Неожиданно отворилась дверь. Али обернулся и увидел темнокожего евнуха, который был вынужден пригнуть голову, чтобы не удариться о балку. Скрестив руки на груди, он встал возле двери и окинул Али таким мрачным взглядом, будто тот был его заклятым врагом.

Али с трудом удалось отвести взгляд. Юсуф был таким громадным, что одно лишь его присутствие внушало страх.

Вряд ли, подумалось Али, найдется такой мужчина, который бы отважился посмотреть на одну из женщин эмира или коснуться ее, если вблизи находился Юсуф.

Легкое покашливание заставило Али обернуться. Перед ним в парандже стояла она, загадочная женщина. По ее глазам он понял, что она улыбалась. Презрительно? Снисходительно? Благосклонно? А возможно, дружески? Али затруднялся сказать.

– Простите, если напугала, – произнесла она спокойным, приятным голосом. – Я здесь не по своей воле. Боюсь, вы меня не помните.

Али вскипел. Мало того, что она, хоть и с легким акцентом, но говорила на литературном арабском языке, как образованная женщина, так еще и первая обратилась к нему. Захотела поиздеваться над ним? Продемонстрировать, насколько его презирает? Или просто не знала, что по всем законам вежливости как женщина и тем более как рабыня не имеет права заговаривать с мужчиной первой?

– Ты не напугала меня, – быстро возразил он, чтобы не позволить ей радоваться тому, что она застала его врасплох. И почувствовал, что краснеет. – Я всего лишь задумался.

Что, скажите на милость, он творит? Почему оправдывается перед этой женщиной? Наверное, потерял голову. Или она околдовала его?

Али подумал, что сейчас его стошнит. Быстро повернулся к своему саквояжу и глубоко вздохнул. Тошнота почти прошла, но злость на себя самого осталась. Почему он не может справиться с этой женщиной?

– Сними паранджу, я хочу осмотреть тебя, – быстро приказал он, бесцельно роясь в своем саквояже и стараясь не смотреть на нее. Это помогло. К нему частично вернулось самообладание, он смог даже посмотреть ей в глаза.

Беатриче сняла паранджу и наблюдала, как врач со знанием дела, но, казалось, абсолютно бессмысленно ищет что-то в своем саквояже. Он казался нервным и взволнованным, как юный студент перед первой встречей с пациентом. Беатриче откровенно разглядывала его. Темные большие миндалевидной формы глаза. Черные густые коротко остриженные волосы. Слегка округлые щеки. Может быть, это признаки того, что в будущем у него возможны проблемы с весом, а может, просто детская припухлость? Но даже темная борода не скрывала поразительной молодости врача. Ему могло быть чуть за двадцать. Когда она увидела его в первый раз, это так не бросалось в глаза.

При мысли об их встрече Беатриче испытывала неловкость. Она хорошо помнила, как грубо накричала на врача за то, что он не сделал Мирват кониотомию. А ведь тот просто ничего не знал об этом! Даже если бы он был самым лучшим врачом своего времени, то все равно не мог обладать знаниями психологии и хирургии XXI века. Беатриче сомневалась, что в те времена была изучена анатомия гортани и трахеи. Какие мысли пришли ему в голову, когда он увидел, как она хлопотала вокруг Мирват? Ведь он мог посчитать ее либо сумасшедшей, либо ведьмой. Наверняка сначала подумал, что она хотела убить любимую жену эмира. И слава богу, что судьбе было угодно перенести ее в исламскую страну, так как, насколько ей было известно из мировой истории, именно мусульмане в эпоху Средневековья являли собой образец терпимого отношения к другим культурам и религиям. В христианской же Европе все, что невозможно было объяснить, приписывали дьяволу, а человека, который пытался сделать нечто непостижимое, после долгих мучительных пыток объявляли еретиком и сжигали на костре инквизиции.

Молодой врач приблизился к ней. Как его звали? Беатриче смутно помнила, что в их первую встречу он произнес свое имя. Но тогда она не знала по-арабски ни слова. Может быть, спросить? Немного поразмыслив, Беатриче решила этого не делать. Рано или поздно она все равно вспомнит. А если нет, то на помощь придет Мирват.

– Начнем осмотр, – еще раз предупредил молодой врач. – Открой рот.

Беатриче задалась вопросом, так ли уж это было необходимо, ведь у нее не болели ни зубы, ни горло, а у него даже не было нормального зеркала или лампы. Невероятно, что он мог при этом хоть что-то увидеть. Однако она послушно открыла рот.

Юный врач так тщательно обследовал ее зубы, будто гадал по ним судьбу своей пациентки; наморщил лоб и многозначительно покачал головой. Беатриче предположила, что он прибегнул к такому приему, чтобы не показать ей своей растерянности. Даже в XXI веке это была распространенная среди врачей привычка.

Далее он занялся ее черепом. Чувствовалось, как от напряжения дрожат его пальцы. Молодой врач страшно нервничал.