– Сестрица уже давно не сталкивалась с достойным противником, – прошептала она. – Ей всякий раз удавалось перехитрить, переиграть, обскакать нас, потому что ее не сковывает ни добро, ни зло. Она свободна – свободна, благодаря собственному стремлению добиться цели любой ценой!

– Уж не восхищение ли я только что слышал в твоем голосе?

Аллерия тяжко вздохнула.

– Нет, восхищаться в моей сестрице больше нечем. Будь она сейчас здесь, я наполняла бы ее голову жуткими видениями, пока не взорвется, не лопнет, будто гнойник.

Это решило дело. Туралион, отвернувшись, поплелся по склону к вершине холма.

– Значит, любой ценой, – сказал он.

– Любой ценой.

К тому времени, как оба вернулись в лагерь, беженцам выделили несколько лошадиных попон и краюх хлеба, однако солдаты по-прежнему держали их в плотном кольце. Яркое пламя факелов озаряло испуганные лица десятка беженцев. От всех десятерых густо несло запахом дыма пополам с вонью немытых тел, но Аллерия, подавив жалость, подошла к матери-орчихе вплотную, угрожающе нависла над ней.

– Назовись, – велела она, сунув мальчишке-орку ломтик черного хлеба и отогнав его прочь.

Аптекарь-Отрекшийся поспешил к ним, принял из рук орчихи младенца, а мальчишку укрыл полой одежды.

– Хм, – только и ответила орчиха, поудобнее скрещивая под собой ноги.

– Ее зовут Говзис, – сообщил Туралион.

– Рассказывай все, что знаешь о темной следопытке, что недавно шла вместе с вами, – сказала Аллерия, чувствуя ток темной силы, хлынувшей от ступней к ладоням.

Бездна взывала к ней, подталкивая поскорее взяться за выведывание тайн, поскорей сунуть нос в чужое сознание, да не как-нибудь – с помощью Бездной же дарованной власти.

Говзис досадливо крякнула и отвела взгляд в сторону, но дрогнувшее колено выдало ее с головой.

– Зачем это мы могли бы понадобиться темной следопытке?

– Прекрасный вопрос, – подтвердила Аллерия. – Зачем вы ей понадобились? Где она сейчас? Отвечай, и мы отправимся своей дорогой.

Говзис вновь крякнула и сплюнула наземь, едва не угодив прямо в острый носок сапога Аллерии.

– Ответ неверный.

Направленная опытными руками и знанием о ее возможностях, Бездна проникла в сознание орчихи легко и охотно. Древние обладали умением свести любого с ума при помощи самой ничтожной мысли и извлечь из любого упрямца любые нужные сведения – правда, упрямцу это стоило страшных мук. Вот и Говзис схватилась за голову, ахнула, вытаращила глаза, вмиг засиявшие жутковатым светом.

– Придержи ее, – прошептала Аллерия.

Туралион, не прекословя, простер вперед руку в тяжелой латной перчатке. На запястьях и на щиколотках орчихи крепко сомкнулись лучащиеся Светом золотые оковы, а золотые цепи немедля притянули ее к земле.

Все вокруг разом исчезло, унеслось прочь. Оставшись в сознании орчихи, Аллерия принялась рыться в ее мыслях и воспоминаниях, словно в песке, и с каждой секундой мука, терзавшая мать двоих сыновей, становилась сильней и сильней.

«Такова уж цена, такова уж цена…»

Да, все это будет преследовать Аллерию до скончания века, но такова уж цена… Вот только чья это мысль? Ее собственная? А может, навеяна клокочущей внутри Бездной?

И тут внимание Аллерии привлекли мерцающие, точно угли, глаза – отчетливое воспоминание о бледнокожей женщине с вьющимися синими локонами и алыми цветами, вытатуированными вокруг глаз. О калдорай, поднятой из мертвых прикосновением сестры. После того, как сгорел Тельдрассил, погибли и защищавшие его следопыты-калдорай, но враг не оставил их в покое и после смерти.

Нет, их подняли из мертвых, призвав на службу чудовищу.

Орчиха завизжала, из глаз ее хлынули слезы, спина жутко выгнулась от раздирающей разум боли.

– Хватит! Хватит! Милосердия ради, оставьте ее! Я расскажу вам о темной следопытке. Да, я вместе со всеми дал клятву молчать – так уж она нам велела, но расскажу обо всем, что вы пожелаете знать!

Аллерия, пошатнувшись, подалась назад, оторвалась от страшного дела и от терзаемой мукой орчихи. Мало-помалу в глазах прояснилось, тьма отступила, участившееся дыхание выровнялось. От ладони, коснувшейся талии сзади, повеяло успокаивающим, уютным теплом. Туралион…

Переведя дух, Аллерия резко повернулась к бородачу-Отрекшемуся, прервавшему пытку.

Говзис обмякла, осела наземь. Подбежавший сынишка потянул ее за рукав.

– Она шла с нами меньше половины дня, неделю тому назад, – зачастил Отрекшийся, то и дело тревожно косясь на дрожащую всем телом орчиху. Младенец на его руках притих и засопел, уткнувшись носом мужчине под мышку. – Прошу, не мучь ее больше, я все скажу, все!

– Мне нужна только правда, – холодно сказала Аллерия, взяв себя в руки.

– Где она повстречалась с вами? – спросил Туралион.

Отрекшийся указал на север.

– Там, у дороги, невдалеке от Штормграда, а шла, как сама нам сказала, из Хилсбрада. С конем у нее не заладилось – сбросил, и она сильно повредила запястье, а после ею еще ящеры задумали перекусить.

Тут он сунул руку за пазуху, и все солдаты поблизости потянулись к оружию, однако Отрекшийся извлек из-под одежд всего-навсего небольшой, красного цвета мешочек.

– А я, видите ли, целитель. Аптекарь. Аптекарь Котли, забочусь о тех, кто перед вами, вот и ее подлечил.

Аллерия кивнула. Что ж, хорошо. Дело пошло.

– Продолжай. Что произошло после того, как ты ее подлечил? Что она говорила?

– Женщина оказалась не из болтливых, но я вправил кость, перевязал запястье, и она отправилась своей дорогой, – ответил аптекарь. – Сказала, ей нужно на юг, в бухту Фальдира, да поскорее. Там ее, дескать, ждет лодка.

– А имена? Имена какие-нибудь называла?

В голосе Туралиона явственно слышалось радостное волнение. Сама Аллерия чувствовала то же самое. Если аптекарь не лжет – а обмана она в нем не чуяла, только страх, – они напали на след.

Котли, наморщив лоб, почесал в безволосом затылке и рассеянно покачал на руках орочьего младенца.

– Только свое. Виз… как же ее… Виз… Визринн!

– Благодарю тебя, – почтительно склонив голову, сказал Туралион. – Ты очень помог нам, аптекарь.

Стоило им отвернуться, Отрекшийся поспешил к орчихе и склонился над нею, нащупывая пульс. Орчиха, застонав, отмахнулась, залопотала что-то невнятное. Ослабла, однако жива… и тело ее излечат мигом, а разум восстановится со временем, хотя исцеление будет долгим и малоприятным. Казалось бы, места для угрызений совести в сердце Аллерии уже не оставалось, но все же они каким-то образом ухитрились пробраться внутрь и теперь, холодные, неумолимые, терзали ее на каждом шагу.