Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спи, дорогой мой муж.
Он взял ее за руку так нежно, как брал когда-то, когда они были женихом и невестой. Легонько сжал и долго, долго не отпускал.
18
«Найти жену», – сказал прост. А что искать – я уже нашел. Как увидел, так и понял: нашел. Вот она, моя жена. Но как пробить ледяной забор, которым она от меня отгородилась?
На рыночной площади слышал разговоры: вроде бы собираются устроить танцы. Не для знати – для простых людей, подальше от господских взглядов. И место выбрали – коровник на летнем выпасе. Он стоит на отшибе, на лугу, но вокруг большой лес, там никто не помешает. В субботу, попарившись в сауне и надев все чистое, парни и девушки двинулись на танцы.
Я не хотел идти – и в то же время очень хотел. Там соберется вся молодежь прихода, а среди них я почему-то чувствовал себя стариком. А может, это страх – я не мог понять. На всякий случай выстирал рубаху, но мне все равно казалось, что она грязная. Мало того – пахнет гарью. В сауне даже горячая вода припахивает гарью.
– Юсси?
Я вздрогнул – прост. Зашел в сауну совершенно неслышно, как кошка. Будто подкрался. А я как раз окатил себя ледяной водой, уже нашел чистую тряпку, чтобы вытереться, – и почему-то застеснялся, повернулся к нему спиной. Сделал вид, что приглаживаю волосы.
– Говорят, нынче будут танцы.
– Я не слышал.
– А разве ты не собираешься пойти?
Я почувствовал, что краснею. Он видит меня насквозь. Помню, я впервые что-то соврал, и он тут же поймал меня на лжи.
– Для дьявола танцы – как мясо для мух, – пролепетал я, заикаясь.
Прост помолчал – дождался, пока я, стесняясь, вытру промежность.
Я торопливо натянул штаны.
– Девушку убили, – коротко сказал он и, помолчав, добавил: – Только ты и я знаем правду. И убийца где-то поблизости.
– Наверняка исчез из наших краев. Он теперь далеко.
– Боюсь, что нет. Это наверняка кто-то из тех, кого мы знаем. И если это так, он обязательно явится на танцы.
– Но, учитель… вы же можете отменить танцы. Вы же прост.
– Могу… может быть. Может быть, могу. Но я как раз подумал: а вдруг ты туда пойдешь?
– Я не собирался…
– Ну да, ну да… но если все же пойдешь – прекрасная возможность понаблюдать. Тем более мы кое-что про него знаем. Он выше меня ростом – синяки на шее у бедняжки от рук побольше моих. Наверняка силен. Был где-то в предгорьях – помнишь, мы нашли в сене горный вереск? И конечно, жаден до женщин.
Я уставился на проста. Он смотрел на меня почти ласково. Даже положил руку на плечо.
– Тогда я пойду, наверное, – пробормотал я.
– Только будь осторожен, Юсси. Очень тебя прошу – Бога ради, будь осторожен.
Он пошел к двери, но обернулся:
– Если кто-то будет спрашивать – я ничего про эти танцы не знаю и знать не хочу.
Вдоль обычно пустынной лесной тропы в Кентте тут и там слышались тихие голоса. Лес жужжал так, что даже комары попрятались в кусты, – со всей округи шли юноши и девушки. Дети арендаторов, прислуга, наемные работники. Конюхи и служанки спешили исчезнуть с хуторов и пугливо оглядывались: а вдруг хозяин или хозяйка найдут для них какую-нибудь работу и позовут обратно.
Ближе к коровнику лес поредел, а потом и совсем кончился. Дальше был выпас. Мягкий свет без помех лился с вечернего неба. Солнце видно не было, но оно легко угадывалось, его светом было пропитано белесоватое марево над горизонтом. Над лугом витал легкий смолистый дымок от костра – его развели не чтобы греться, вечер и так был очень теплый. От комаров, конечно, но и для уюта. Тут и там стояла молодежь группками – группка парней, группка девушек, еще группка парней. Никто пока не решался подойти к избраннику или избраннице. Из коровника время от времени доносилось удивленное мычание коров, не привыкших к такому скоплению людей. Все косились на пристроенный к коровнику большой сарай – оттуда слышались глухие удары, словно кто-то молотит рожь. Иногда – нечленораздельные выкрики и смех.
Девушки-служанки то и дело поглядывали на меня как-то странно. Взгляды эти впивались в кожу, как иглы. Одна насмешливо мотнула головой в мою сторону, что-то сказала, и все засмеялись. Я с трудом сдерживал желание повернуться и уйти назад в лес.
Подошли двое парней и направились прямо в сарай. А я-то зачем здесь стою, где все на меня показывают пальцем? – подумал я и решительно двинулся за парнями, проталкиваясь через небольшую, но тесную толпу у дверей. И сразу почуял запах спиртного. Один из парней остановился почти на пороге, выудил из кармана бутылку с мутноватой жидкостью, и оба сделали по хорошему глотку – прямо из бутылки. И тут я его узнал. Это был Руупе, тот самый рыжий верзила, который грозил мне ремнем. Тот самый, кому моя возлюбленная без всяких протестов отдала ведро с рыбой, и он нес его до самого ее дома.
Глаза рыжего блестели.
– Гляньте, уж не пасторский ли это шаманенок? Послушай-ка, а это правда, что прост нашел тебя в канаве? Ты вроде бы лежал под камнем, как тролль. Даже говорить толком не умел. – Он преувеличенно широко распахнул объятия.
Приятель нетерпеливо толкнул его локтем в бок и потянул на себя очень низкую, серую от старости дощатую дверь сарая. Я увернулся от объятий, пригнулся, пролез в дверь и оказался в шевелящейся полутьме. Здесь было очень влажно и жарко, остро пахло потом и еще чем-то – как мне показалось, чем-то опасным. Глаза понемногу приноровились к темноте, и я увидел, что парни и девушки двигаются как бы строем. Вернее, хороводом. Девушки образовали внутренний круг, а парни внешний, и оба круга движутся в противоположном направлении, так что каждый раз перед парнем оказывается новая девушка, а перед девушкой – новый парень, и так все время. Два круга постоянно соприкасались, и эта непозволительная близость показалась такой угрожающей, что меня даже слегка затошнило.
Поспешив отойти к стене, я обнаружил, что не один такой, там стояли и другие, они тоже не решались вступить в этот потный, колышущийся хоровод.
На ящике из-под картошки стоял певец. Тонкий, хрупкий, с почти детским лицом. Очень маленького роста, а голос такой высокий, что сразу не поймешь – мужской или женский. И песня была странной, я никогда ничего подобного не слышал. Он то ли пел, то ли смеялся, мне даже трудно описать. Голос его вдруг забирался высоко-высоко и начинал странно, похоже на смех, вибрировать. А потом, как по лестнице, с какими-то завитушками опускался вниз. Я никак не мог заметить, дышит он или все это поется на одном дыхании, но ритм был точно; он словно заполнял весь сарай, и даже стены, как мне показалось, подрагивали в такт его песне. Он пел что-то вроде: ля-ди-ли-ди, ля-ди-ли-ди, дамм-ляди-дам-да, и опять: ля-ди-ли-ди, ля-ди-ли-ди, дамм-ля-ди-дам-да. При этом язык у него ворочался так быстро, что я никогда и не думал, что такое возможно. И никаких музыкальных инструментов. Я не знаю никого в наших краях, кто мог бы насобирать денег на скрипку. Самодельные флейты, правда, были, пастушки носили их с собой на выпасы – считалось, что звуки таких флейт отпугивают хищников. Меня бы точно отпугнули. Но какой самый замысловатый инструмент может быть лучше человеческого голоса! Этот недоросток просто-напросто отбивал такт на фанерном ящике. Отбивал такт и пел. Пел и пел – и будто заворожил всех, кто набился в этот сарай. Он пускал трель за трелью, и парни и девушки в хороводе все теснее прижимались друг к другу.