Во время ее отхода на заранее намеченные позиции Белов истратил еще несколько патронов. Всякий раз водитель «Газели» открывал ответный огонь. Если у него были запасные обоймы, то отстреливаться он мог до темноты, а потом попытаться уйти под водой. Белова такая перспектива не устраивала.

Осторожно, чтобы не попасть под шальную пулю, он сместился левее и с первого же выстрела продырявил бензобак. Горючее потекло из отверстия, образуя красивые радужные разводы на поверхности реки.

— Эй, в трюме! — окликнул Белов. — Чуешь, чем пахнет? Если через десять секунд не выйдешь с поднятыми руками, я изжарю тебя живьем. — Раз…

Долго считать не пришлось.

На счет «пять» микроавтобус закачался, выдавая возню водителя внутри.

— Барамым, — донеслось оттуда.

Или что-то вроде того.

— Он говорит, что выходит, — перевела Багила из своего укрытия.

— Скажи ему, чтобы поторопился, — сказал Белов.

— Тезирек, — крикнула Багила.

Раздался треск и хруст выбиваемого лобового стекла. Скорее всего, водитель крушил его сведенными вместе ногами, улегшись на спину. Затем он поднялся из воды, отдаленно похожий на молодого водяного.

— Пистолет, — прикрикнул Белов. — Брось его.

— Каруды таста, — подключилась Багила.

Водитель швырнул пистолет в камыши, вызвав там настоящий лягушачий переполох.

— Ны сытрыляй, — попросил он, подняв руки над головой.

— Иди сюда, — распорядился Белов.

Водитель — совсем молодой и краснощекий парень — двинулся к берегу, гоня перед собой грязную кофейную волну. Его мокрые волосы, облепившие череп, походили на черную шапочку пловца. Он не сводил настороженного взгляда с Белова. Его левое плечо было розовым от крови, смешавшейся с речной водой. И вряд ли причиной этого были пиявки.

— Живей, — сказал Белов, делая манящее движение стволом «Глока».

— Атпаппым, — попросил водитель.

Может быть, Белов расслышал реплику не совсем верно, но перевода ему не потребовалось. Парень просил не стрелять.

Идти ему было тяжело, его шатало. Поднятые руки опустились до уровня плеч, словно собираясь сомкнуться на затылке.

Видя, что он больше не представляет собой угрозы, Багила вышла на открытое пространство, отжимая мокрые волосы. Когда она наклонилась, одна из ее грудей выпрыгнула из выреза растянувшейся майки.

Белов невольно проследил за ней, и в тот момент, когда его взгляд оторвался от пленника, прозвучало три выстрела подряд:

Трах! Трах! Трах!

На груди парня появились три красных отметины — две на уровне сосков, и одна между ними. Не издав ни звука, он опустился на колени, постоял так, все еще держа руки за головой, а потом упал ничком, не позаботившись о том, чтобы защитить лицо. Его спина была красной. Ноги остались в воде.

Перекатившись на земле, Белов направил ствол туда, откуда раздались выстрелы. На мушке оказался капитан Ертаев, держащий перед собой пистолет. В Белова он не целился. Держал свою пушку дулом вниз, довольный сам собой.

— Какого хрена?! — заорал Белов.

— Этот умник собирался тебя убить, неужели ты не понял? — заорал Ертаев в ответ.

Одного взгляда на труп водителя было достаточно, чтобы убедиться в правоте казаха. Покойный носил на теле хитрую сбрую, удерживающую ножны между лопатками. Сам нож успел перекочевать в его правую руку. Похоже, пули капитана сразили его за секунду до того, как он метнул клинок в Белова.

— Ты как здесь? — спросил Белов, выбрав самый насущный вопрос из тех, что вертелись на языке.

— Маячок, — ответил Ертаев, пряча пистолет в наплечную кобуру. — Приказано беречь госпожу Жунзакову, как зеницу ока.

— За мной установлена слежка? — возмутилась Багила.

Капитан посмотрел на ее просвечивающиеся соски и сглотнул, прежде чем ответить:

— Так ведь для твоей же безопасности.

— Тут есть кому позаботиться о моей безопасности, — заявила Багила, глядя на Белова.

Он промолчал. Не потому, что желал сохранить дипломатические отношения с обоими. Просто теперь было неясно, кто из этих двоих работает на противника. Сразу двое? Непохоже. Тогда кто? Капитан Жунзакова? Капитан Ертаев?

— Мог бы связаться с нами по телефону, — сказал Белов.

— Мог бы, — согласился Ертаев. — Если бы заряд не кончился. Я шел сразу за автобусом. Видел, как он вас таранит. Ты молодец, лейтенант.

— Я разве называл свое звание? — сухо осведомился Белов.

— А ты думаешь, базы данных только у вас заведены? — ухмыльнулся Ертаев.

— Он считает, что Казахстан остался в двадцатом веке, — наябедничала Багила.

«Если не в девятнадцатом», — подумал Белов.

— Ты один? — спросил он у Ертаева.

— Стоит свистнуть, и тут будет целое подразделение СОП, — ответил тот. — Желаешь убедиться?

— Пусть оцепят аэродром, — решил Белов. — Сдается мне, что полковник Хакимов попытается смыться.

Говоря это, он неотрывно следил за Багилой. Заметив это, она фыркнула, отвернулась и принялась отжимать майку.

Прочитать правду по ее глазам не удалось.

Станислав Курбатов выплюнул травяной стебель. Не разобравшись, он сунул в рот какую-то дрянь, и теперь рот его был наполнен полынной горечью.

Господи, как же он ненавидел эту казахскую степь!

Она, кстати, платила ему тем же.

Курбатов посмотрел на солнце, напоминающее бледный желток глазуньи. Четверо десантников, выделенных генералом Омаровым, резались в карты. Судя по их репликам, колода была порнографическая. А может быть, они просто воспринимали действительность как сплошную порнографию. Вникать в это Курбатову не хотелось. Будь его воля, он давно бы поднялся над Астаной на самолете и включил бы распылители баков, навешенных под крыльями. Только ради этого он возвратился в ненавистный Казахстан. Поквитаться.

Сунув руку в рюкзак, Курбатов достал оттуда бутылку минералки, отвинтил крышечку и сделал глоток. Вода была теплой и пахла болотом. Сполоснув рот, Курбатов выплюнул воду на землю.

Он и десантники лежали в бурьяне возле дороги к аэродрому. Таких дорог было две, но, позвонив Хакимову, Курбатов предупредил, что из Астаны движется группа захвата. Таким образом, Хакимову оставался только один путь для бегства. Тот самый, который перекрывали сейчас десантники под командованием Курбатова. Полковник был отработанным материалом. Сделал все, что от него требовалось и что он мог (а мог немного, как выяснилось), и теперь подлежал ликвидации.

Курбатов был этому только рад. Чем больше казахов подохнет при его непосредственном участии, тем лучше. Он не различал их по возрасту, полу, вероисповеданию или каким-либо другим принципам. Для него все они являлись врагами. Заклятыми. Ненавистными. Заочно приговоренными к смерти.