Я подхожу к Эми, окидывая взглядом пустую стену.

— Но где же сам холст?

— Кто мог его взять? — спрашиваю я. — Кто-то из близких Харли?

— У него было не так уж много друзей. Я… Барти, Виктрия.

— Кто-то из них?

Старший качает головой. Я его понимаю — Барти слишком серьезный, ему не пришло бы в голову красть картину, а Виктрия, хоть на нее это больше похоже, взяла бы портрет Ориона, а не Кейли, судя по эскизу в комнате.

— И Док не стал бы.

Фыркаю. Нет, Док не стал бы.

— Если только…

— Что?

— Родители Харли могли…

Меня это почему-то удивляет. Я как-то даже не задумывалась, что Харли появился на свет у каких-то людей, в семье. Он просто… был. И хоть я в курсе, что жителей Больницы специально отделяли от остальных фермеров, мне ни разу не приходило в голову, что у Харли есть на свете что-то, кроме Больницы и звезд.

— Пойдем, — говорит Старший. — Проверим.

За все время на «Годспиде» я, кажется, никогда не проходила корабль из конца в конец. Пробегала десятки раз — пока не выдохся фидус, — но вот пешком не проходила ни разу.

Мы отправляемся той же дорогой, как шли в поля, но на развилке сворачиваем влево, а не идем вперед. Бросаю взгляд в ту сторону — изгородь уже починили, все снова выглядит мирно и спокойно. Несколько кроликов лениво прыгают в траве, нюхая землю в том месте, что всего пару часов назад лежала их мертвая хозяйка.

— Расскажи мне о картине, — прошу я, отчаянно пытаясь стереть всплывший перед глазами образ убитой девушки.

— Картина офигительная, — начинает Старший. — Но не знаю… немножко странная, наверное. Обычно Харли рисует с натуры, а там… другое. Там нарисована Кейли перед самой смертью.

В принципе нет ничего удивительного в том, что смерть Кейли заставила его нарисовать странную картину — в конце концов, второе и последнее сюрреалистическое полотно он посвятил смерти собственной.

— Ее самоубийство… Это было неожиданно. Из всех нас, наверное, я скорее подумал бы, что это будет Харли…

— Ты думал, что Харли покончит с собой? — спрашиваю я.

— Он пытался. Один раз до Кейли. Два раза после. Три… — исправляется он.

Забыл третью попытку, которая оказалась удачной.

— Сразу после ее смерти, — продолжает Старший, — Харли начал эту картину. В смысле, вот прямо сразу после — взялся за холст в тот же день, как мы нашли ее тело, рисовал всю ночь. В конце концов Доку пришлось усыпить его пластырем. Только когда он уснул, я смог вынуть кисть у него из рук. Он сжимал ее так сильно, что на пальцах остались следы.

Голос Старшего кажется таким далеким. Крошечные пушистые желтые цыплята пищат, когда мы проходим мимо. Прямо над нашими головами ярко светит солнечная лампа, зарывая наши тени в пыль у ног. Перед нами раскинулся Город: уже видно копошащихся людей, но еще нельзя разобрать лиц, а Регистратека с Больницей остались настолько далеко позади, что я не чувствую взглядов. Опустив капюшон и развязав волосы, наслаждаюсь прохладным воздухом на коже.

Здесь, на этом клочке корабля, где нет никого, только Старший, мне не страшно.

Он бредет по тропе, опустив глаза. На лице его застыло беспокойство. Мне знакомо это — когда молчание и тайны выедают тебя изнутри.

Касаюсь его локтя, и он в изумлении замирает.

— Расскажи мне, как она умерла.

Мне было тринадцать, и я еще жил в Больнице. Корабль должен был приземлиться через пятьдесят три года и сто сорок семь дней, и предполагалось, что я выведу жителей «Годспида» в новый мир. Я пробыл в Больнице достаточно, чтобы понять, что ближе Харли у меня никого нет, что Док в принципе неплохой человек и что уже недолго осталось до того, как меня — наконец-то — начнут готовить к посту Старейшины.

Все было хорошо.

Поначалу.

Харли надоумил меня залезть на статую Старейшины времен Чумы, которая стоит в саду Больницы. Я сам выше постамента не забрался, а вот он повис на левой руке и теперь смотрел в сторону пруда у стены корабля.

— В воде плавает что-то большое, — сказал Харли. Потом перевернулся и отпустил руки, с глухим звуком приземлившись на пластиковое покрытие тропы. На локте Старейшины осталось фиолетовое пятно краски. — Пошли, посмотрим.

Харли был выше меня и шагал шире, и все равно мне хотелось предложить бежать наперегонки. Но он был еще и на четыре года старше, а бегать наперегонки казалось мне детским занятием.

— Я быстрее! — воскликнул тут Харли и, взметнув искусственные опилки, умчался вперед. Потом обернулся с улыбкой и едва не споткнулся о куст гортензии, протянувший на тропу цветущие ветки. В воздух взлетели мелкие синие лепестки и, спланировав мимо моих лодыжек, опустились на землю.

Я почти догнал его и уже потянулся, чтобы схватить за майку и унестись вперед… как вдруг он замер на месте.

Харли выставил руку. Она больно ударила меня в грудь, выбив воздух из легких и остановив на полном ходу.

— Какого черта ты делаешь? — прохрипел я, согнувшись.

Харли ничего не ответил.

Его лицо под каплями пота побелело, как у мертвеца. Я повернулся к пруду.

Мне сразу стало ясно, что девушка, лежащая в воде лицом вниз, мертва. Ее волосы были откинуты за голову, длинные темные пряди исчезали под водой, словно якоря, уходящие на илистое дно пруда. Руки безвольно лежали на поверхности ладонями вниз и под моим взглядом медленно опускались вниз, в глубину.

В ней было что-то…

Что-то знакомое…

По всему подолу туники шли крошечные белые точки.

Похожие на те белые цветы, что Харли нарисовал для своей девушки, Кейли. Он раскрасил ими ее любимую тунику в ту ночь, когда они восемь часов подряд расписывали комнату плющом и цветами.

Цветы Кейли.

Туника Кейли.

Кейли.

С каким-то первобытным воплем Харли бросился к кромке воды; на земле от его рывка остался глубокий красно-коричневый шрам. Разгребая воду перед собой, словно пытаясь стереть то, что видит, он ринулся в пруд.

Вода не хотела отдавать добычу. Голова Кейли опустилась ниже.

Нырнув, Харли схватил ее за запястье. Перевернул лицом к себе и дал пощечину, будто стараясь разбудить, но ее голова лишь мягко качнулась на воде. Проплыл немного, подтянул ее к себе, снова проплыл, снова подтянул. Она безропотно плыла рядом, а ее ноги и руки колыхались, как у марионетки, за все нити которой разом потянули.

Харли поскользнулся, упал на колено, нашел опору на влажном дне пруда и двинулся по густой грязи. Последним могучим рывком он вытолкнул тело Кейли на берег и упал рядом.