– Но пасаран!

Она прошипела:

– Ну ты и придурок!..

Я спросил непонимающе:

– Значит, на иррумацию нечего и рассчитывать?

Она задохнулась от ярости. Глаза стали, как два факела в руках Таис Афонской, которыми подожгла не то Парфенон, не то Персеполис.

– Ты свинья! Чего ты вдруг нагло решил, что откажу тебе в интимном интиме?

– Да я вот такой старомодный, – пробормотал я, – всего боюсь…

Автомобиль Ульяны все там же на безопасной дистанции, я помахал рукой, он развернулся настолько быстро, словно Ульяна не снимает подошву с педали газа, авто понесся в нашу сторону, как огромный стриж.

Ульяна выскочила с распростертыми объятиями, Леонтия с воплем бросилась ей на шею, обнялись. Младшая дочка вдруг заревела, средняя тоже подошла к Ульяне и обняла ее сбоку.

Я оглянулся на мать, она так и не выпускает младшенькую с рук, а та не выпускает уродливого зайчика.

– Ну все-все!.. – сказал я бодро. – Мне нужно вернуться к обеду. Если «Карпаты» начнут громить «Буковину», а я не увижу такого счастья, не прощу ни себе, ни вам такой потери.

Ульяна оглянулась, на ошалелом лице гамма чувств, коснулась пальцем пуговицы на блузке и вскрикнула:

– Клен, срочно чистильщиков!.. Все в порядке, они свободны!.. Да-да, все!.. Да все, уверяю!.. Побыстрее, их было больше… Сколько их было?

Я понял, что вопрос ко мне, отмахнулся.

– Да ерунда, всего двенадцать. Даже меньше, вовсе дюжина…

Она охнула.

– Клен, здесь была вся их группа!.. Передай Дубу. Да-да, двенадцать. Уже едут? Хорошо. Мы тоже едем.

Я сел рядом с нею, заложники кое-как устроились на заднем сиденье. Ульяна спросила вдруг:

– Там точно никто не остался?

– Мне лучше не попадать в записи, – пояснил я скромно.

Она сказала нервно:

– А так бы кого-то оставил?

– Ну да, – ответил я с удивлением. – А как же?.. Так интереснее жить. Есть упоение в бою у бездны мрачной на краю.

Она зябко передернула плечами.

– Господи, одни психопаты, куда ни плюнь.

– Зато с нами, психопатами, – сказал я, – не соскучишься. Как насчет кофе утром в постели?

Она дернулась.

– Не пугай. Мне с таким чудовищем и сидеть страшно!

Я окинул внимательным взглядом ее сочную фигуру, спросил с надеждой:

– Но лежать-то сумеешь?

Не ответив, она поспешно переключила на автоматику, несколько минут неслись в молчании, что нарушалось только тихим всхлипыванием детей, затем с нами поравнялся автомобиль и пару секунд ехал рядом, не подавая знака.

Ульяна крутнула руль, авто съехал на обочину. Я молча ждал, когда женщина с детьми ринулась на шею двум мужчинам, подхватившим ее так, словно она падает, еще двое сцапали детей и торопливо утащили, словно муравьи куколок, в машину.

Леонтия обернулась и прошипела мне прямо в ухо:

– Помни, за тобой должок!.. Или за мной?

Один из прибывших подошел быстро к нашей машине и сунул через открытое окно в мой нагрудный кармашек пластиковую карточку.

Когда все расселись по автомобилям, за нами на обочине выстроилась целая вереница, Ульяна снова вывела свою на трассу, бросила в мою сторону осторожный взгляд.

– Тебя куда доставить?

– Я уже вызвал, – сообщил я. – Сейчас мой птенчик догонит нас. Минут через пять сползи снова на обочину. Надеюсь, последний раз.

Она дернулась.

– Что ты имеешь в виду?

Я сказал успокаивающе:

– Пересяду в свой авто. А ты что подумала?

– Ничего, – ответила она нервно. – Минут через пять? А раньше можно?

– Можешь хоть сейчас, – сказал я великодушно. – Только ждать придется дольше. Мой стронгхолд несется нам навстречу.

Она сказала быстро:

– Нет-нет, лучше поедем. Да-да, поедем.

– Да брось, – сказал я, чувствуя, как напряжение начинает оставлять меня, как и боевой дух, начинаю соображать, что только что убивал людей, да не одного, хотя тогда уже все равно. – Это же работа. Людей слишком много, все стали злыми и гуманными, убивают направо и налево не за абстрактные ценности, как было бы правильно, а за материальные, будто дикари какие-то. Как в этом мире жить, если не бить в ответ заранее, пользуясь преимуществом высокого интеллекта и развитого гуманизма, что строить и жить помогает?

Она зябко повела плечами.

– Не знаю. Не задумывалась.

– Кстати, – напомнил я, – ты мне что-то обещала.

Она вздрогнула, посмотрела на меня расширенными глазами.

– Я?.. Ах да… Слушай, давай в другой раз?.. Сейчас меня все еще трясет. Даже лежать под тобой не смогу, меня будет дергать и подбрасывать. Это ты холодный, как жаба, даже не знаю, как у тебя может там чесаться, а меня в жар бросает, как только подумаю, как только представлю… нет, не то, что ты думаешь, а что случилось с ними. Это ты уже забыл, а я такое всю жизнь помнить буду.

Я сказал с удивлением:

– А с виду ты круче. Львица!

– Я львица, – согласилась она. – Но что львица рядом с таким… таким… Ты даже не дракон, а что-то страшнее. Это твоя машина вон там разворачивается?

– Моя, – согласился я.

Она быстро подала авто к обочине, мой стронгхолд пристроился в хвост и остановился позади.

Я вылез, крикнул весело:

– Но все равно за тобой должок!

Она кивнула, ее машина нервно дернулась и помчалась так, будто ею выстрелили из пращи, а я забыл о ней в тот момент, когда захлопнулась дверца.

Поговорить на такие темы мы все любим, но это поговорить, а вот так на самом деле и намека на мысль не было ни насчет Леонтии, ни насчет этой Ульяны…

В стронгхолде я осторожно вытащил из нагрудного пластиковую карточку. Скромная и неяркая, какие могут позволить себе только действительно могущественные люди.

Всего несколько цифр, вряд ли счет в банке, больше похоже на телефонный номер. Я предпочел бы счет, но среди солидных людей деньги значат мало, этот некто дал мне свой номер для того, чтобы я мог получить что-то и поценнее, чем деньги. К примеру, услугу.

В конце концов, если я спас жену и детей, то расплачиваться просто деньгами то же самое, что не расплатиться. Это скорее всего надо понимать так: ты спас моих, теперь я твой должник.

Хорошо, вот уже второй должник за сегодня. Или третий?

Я собирался постоять под телекамерами, сканирующими мое лицо, но ветеран тут же распахнул дверь и почти втащил меня вовнутрь, оглядел с головы до ног, будто ожидает увидеть пулевые ранения диаметром с блюдце по всему телу, но я какой-то странный, даже руки-ноги не отстрелены.