Он же каждое утро занимался цветником, разбитым в центре двора. Кормил Рыжих – первого и второго. Выставлял для детей поднос с салатом, морковкой, яблоками, чтобы кормили уток и чаек. Но те все равно таскали хлеб. А утки с чайками воротили клювы от салатных листьев и яблок, устраивая драки за хлебные крошки. Лиле нравилось смотреть, как дети кормят птиц, как те слетаются. Нравилось наблюдать за Рыжим, который охотился на уток, оказавшихся сообразительнее и выпрыгивавших за просыпавшейся на постамент едой. Ей нравились гадкие утята – молодые серые лебеди, которые приплывали подкормиться. Их родители – красивые белые лебеди – норовили ухватить лишний кусок хлеба. Лиля возмущалась – как можно воровать еду из-под носа у собственных детей? Ладно, пусть не собственных, но все же детей.

Дети брали на завтраке булки, съедали едва четверть, остальное несли уткам. Пусть лучше им, чем выбрасывать. Дети бросали хлеб чайкам – те были наглее, шустрее. Утки крякали от возмущения. Чайки галдели, выхватывая еду в полете. Лебеди не отличались ни характером, ни сообразительностью.

Дядя Гена, чтобы порадовать Лилю, засадил цветник так, чтобы одни цветы еще не успевали отцвести, а другие уже пробивались бутонами. Он оказался умелым садовником. А о том, чего не знал, читал, доставал семена и саженцы. Этот отель славился не только прекрасным видом на залив, но и цветником, который никогда не отцветал, будто заколдованный.

Единственное фото Лили во время болезни, почти перед самой смертью, сделала Светлана Петровна. Лиля сидела на качелях и смотрела на цветник. Она вдруг стала такой же красивой, как в молодости: выразительные скулы, огромные глаза, слегка припухшие губы – то, чем Лиля гордилась, то, что отмечали все ее кавалеры, вдруг проступило необычайно ярко и четко. Это фото Сережа, как рассказывала Светлана Петровна, всегда носил в кошельке.

«А этот дядя Гена где?» – написала мне Ника.

«Сидит в будке рядом с воротами. Кормит Рыжего. Может, это уже новый Рыжий, не знаю. Но сосиски он точно не жрет. И кусочки сырника сначала цепляет лапой», – ответила я.

«У них была любовь. У него точно», – заметила моя умная подруга.

«У кого? У Рыжего?» – не поняла я.

«У вашего дяди Гены и Лили! Возможно, безответная. Но если кто-то что-то знает, точно ваш дядя Гена».

«Он ничего не слышит».

«Зато видит. Сама знаешь, когда у людей отказывает один орган восприятия, другие развиваются и становятся острее, чтобы заменить недостающий. Так что ваш охранник точно все видел. И именно он – главный свидетель».

«Ты гений!» – ответила я.

«Моя мама как-то сделала стрим, мол, как быть, если дочь не красавица, но умница. На моем примере, естественно. То есть если ребенку, то есть мне, недостает внешних данных, я буду их компенсировать развитием мозга. Это в ее стиле».

«Не помню этого стрима».

«Конечно, не помнишь. Потому что я, как в банальном анекдоте про обезьяну, спросила у мамы, сама она умница или красавица. И она не смогла решить. Стрим я ей сорвала. Кстати, как твоя?»

Мама в тот момент находилась в образе, произнося монолог с театральным заламыванием рук:

– Ну и в чем меня обвиняют? Я что, арестована? Да я вашу эту… Виолетту – как ее там – в глаза не видела! А моя дочь? Она тоже арестована? Она ребенок! Или вы считаете, что ребенок мог просто так убить незнакомую женщину? – кричала она Ивану.

– Еще раз повторяю, никто не арестован. Мне нужно опросить свидетелей. А свидетели – это вы. Просто ответьте на мои вопросы, и можете быть свободны, – терпеливо отвечал тот.

– А как же подписка о невыезде? У нас, между прочим, билеты уже куплены. Мы здесь только на неделю, – не сдавалась мама.

– Да, и мы тоже. Тогда надо менять билеты? – спросила Настя.

– Никакой подписки о невыезде я у вас не возьму. Ничего не надо менять. Я просто хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы – и все. – Иван едва сдерживался, чтобы не повысить голос. – Светлана Петровна, вы предоставите мне кабинет или свободный номер? Подойдет любой. Но немедленно. Прямо сейчас. Я вызываю криминалистов, пусть разберутся, что тут у вас на ковре. И надо письменно дать мне показания, кто за что хватался, кто что трогал.

– А в фильмах свидетелей просят не уезжать до окончания расследования, – с разочарованием заметила мама.

Иван простонал.

– Светлана Петровна, я ясно выразился? – строго сказал он. – Свободный номер, всех отсюда вывести, никуда не отлучаться. Иначе вызову в отделение на допрос. Это понятно?

– Хорошо, Иван Сергеевич, сейчас все подготовлю, – ответила Светлана Петровна. – Галя, помоги мне.

– Почему он так с вами разговаривает? Как вы ему это позволяете? И чему вы так радуетесь? – прошептала Галя, когда они вышли из номера.

– Галечка, дорогая, если он на меня кричит, срывает свою злость, значит, считает близким человеком. На посторонних не срываются, все достается родным. Поэтому я и улыбаюсь. Ваня сейчас такой, каким был раньше, еще подростком. Если у него что-то случалось, он всегда на меня срывался. Мог разбить зеркало в моем шкафу или мою любимую тарелку. Кричал, что не хочет с нами жить. Сережа переживал, а я радовалась. Значит, Ванечка считает меня родной, раз на меня свои неприятности вываливает. Значит, знает, что я его всегда прощу и не буду осуждать. Я и прощала. Не могла на него злиться. Сейчас он такой серьезный, взрослый, умный. Стрижка короткая. А тогда его невозможно было заставить пойти в парикмахерскую. Ходил такой красивый, до невозможности, как итальянец: длинные кудрявые локоны почти до плеч. В этом он пошел в мать. Но от отца взял волевой подбородок, нос. Сейчас стал похож на себя… Для меня он всегда останется ребенком, подростком. С теми самыми кудрями до плеч.

– Я буду разговаривать с каждым по отдельности, – говорил тем временем Иван.

– Как это? Моя дочь еще несовершеннолетняя! Вы не можете разговаривать с ней без моего присутствия! – возмутилась мама.

– И я не хочу, чтобы Мася без моего присутствия! – поддержала мою родительницу Настя. – Мы супруги, так что тоже будем вместе!

– Как законный представитель несовершеннолетнего ребенка вы можете присутствовать при опросе, – кивнул Иван маме, – а вы нет. – Он строго посмотрел на Настю. – Ваш супруг может отвечать самостоятельно.

– А мы? – уточнила Наташа, показывая на Славика.

– Вы тоже по отдельности. Не расходимся, чтобы мне не пришлось вас искать. Помните, что ваш гражданский долг – оказывать полное содействие следствию.

– Все готово, Иван Сергеевич, – зашла в номер старшая горничная. – Девятый номер в вашем распоряжении. Если что-то потребуется…

– Спасибо, Светлана Петровна, – кивнул Иван и начал