Игорь тяжело вздохнул. Придётся говорить по-серьёзному.

– Он и вправду непростой мальчик, Наталья Борисовна. Но он очень правильный. Ищет он, конечно, вовсе не кружок по увлечению. Он идеалист. Он ищет идеальный коллектив.

– Это что ещё такое? – страдальчески скривилась Свистуха.

– Коллектив, в котором общий интерес выше личного. Поэтому я отпустил его с футбола. Там команда пока не складывается.

– Не компостируй мне мозги! – рассердилась Свистуха. – Это ты сам не можешь порядок навести, вот у тебя всё и едет сикось-накось! И с футболом, и с этим пацаном! Лагунов – просто заноза в пятой точке, и всё! Не сочиняй тут оправданий ни ему, ни себе! Короче, Корзухин, ты должен приструнить своих мальчишек. И Лагунова в первую очередь! Всё, иди давай, работай!

Игорь хмыкнул. Всегда так. Нет колбасы в магазинах – колхозники плохо работают! Автобуса не дождаться – водители на газ не давят! Валерка Лагунов начитался книжек – библиотекарь виноват! Игорь встал и пошёл прочь из Знамённой комнаты. Жри, что дают, пионер Валерка!

Стычка со старшей пионервожатой, как ни странно, не испортила Игорю настроения. Возможно, потому что под «пионерской» Свистухой, задорной и бравой, обнаружилась обычная Свистуха – сварливая баба. Образцового пионервожатого эта баба напоминала не больше, чем сам Игорь.

Он решил покурить, но курить дозволялось только на заднем дворе Дружинного дома. Игорь спустился с крылечка и обогнул здание. Посреди палисадника стояла скамейка, а на ней уже сидела и курила Вероника.

– Привет, – сказал Игорь, усаживаясь рядом на горячую от солнца доску.

– Не сомневалась, что ты притащишься сюда, – усмехнулась Вероника.

– Ты о чём?

Вероника кивнула через плечо на открытое окно Знамённой комнаты.

– Слышала, как тебя вздули.

– А-а…

Под невесомым ветерком с Волги в палисаднике тихо трепетали акации. Жара бесстыже намекала, что одежда сейчас – лишняя. Игорю было приятно находиться с Вероникой один на один, словно оба они балансировали на какой-то опасной грани, и лёгкое колебание теней, нарушив равновесие, могло неуловимо переместить их за эту грань. Безусловно, и Вероника тоже ощущала нечто подобное, несмотря на то что Игорь в отношениях с ней пока не обозначил никаких своих желаний. Но для понимания хватало и солнца.

– Знаю твоего Лагунова, – сообщила Вероника. – Он и ко мне в кружок записывался. Сидел тихо, не буянил. Он ведь не хулиган. Он псих.

Игорю стало обидно за Валерку. Чего все навалились на пацана?

– Он самостоятельный, вот и кажется, что псих.

– Таких у нас не бывает, – безапелляционно отсекла Вероника.

– Бывают такие. Например, я – самостоятельный человек, – утвердительно сказал Игорь Веронике, хотя самому себе он этого бы не сказал. – Даже если на меня наорала начальница, – добавил он.

Вероника чуть прищурилась, и тёмные глаза её сделались ещё темнее – просто ослепительно тёмными в этот ослепительный полдень.

– У меня родители любят авторские песни под гитару, – Вероника щелчком сбила пепел с сигареты. – На «Грушу» каждый год ездят. А дома соберутся с друзьями и хором поют: «…ёжик резиновый шёл и насвистывал дырочкой в правом боку»! Это что, взрослые люди, которые сами принимают решения? – Вероника уничижительно скривилась. – Мы все дети. Мы все живём в одном большом пионерлагере по общему расписанию.

Игорь уже понял, что у Вероники основной способ общения – вызов. Не важно, какой и кому. А ему-то что делать? Если спорить – то они поссорятся, как уже случилось один раз. Если соглашаться – то будет дураком.

– Выбора нет, – подвела итог Вероника.

Она говорила о своём, но сказала и о том, о чём думал Игорь. Выбора нет – как в столовке при пищеблоке. Жри, что дают. Или совсем не жри, как делает этот смешной Валерка Лагунов. Он находит в себе силы для этого.

Игорь тоже не стал жрать – не стал спорить. Он просто придвинулся к Веронике по горячей скамейке и отвёл от лица её тонкую руку с сигаретой. Потом подался вперёд и поцеловал Веронику в губы. Её губы не ответили.

Игорь чуть-чуть отстранился – только чуть-чуть, чтобы между их губами поместилось одно слово.

– Отвечай, – тихо потребовал он.

И Вероника ответила.

После тихого часа и полдника вожатые обычно занимали подопечных некими «отрядными играми», но у Валерки были свои планы. Он задумал сделать себе «космическую еду». Зубная паста «Поморин», которую дала ему мама, для этой цели не годилась; «Поморином» даже мазаться не следовало – обожжёт, а если съешь полтюбика, то можно сдохнуть. У Вовки Макерова из второго звена Валерка заметил зубную пасту «Апельсиновая» – вот она-то была как раз. Ещё позавчера Валерка распустил во втором звене слух, что «Апельсиновой» пользуются только девчонки, чтобы целоваться, и сейчас пожинал плоды: Макерыч охотно сменял свою «Апельсинку» на «Поморин» и добавил в доплату наполовину полный спичечный коробок.

Спички Валерка завернул в обрывок газеты и закопал в тайном месте – они ещё послужат, а с коробком пошёл в Дружинный дом якобы написать домой письмо. На самом же деле там он оклеил коробок белой бумагой. На лицевой стороне коробка Валерка нарисовал десять квадратиков с цифрами от ноля до девяти. Это был микрокалькулятор. Не такой, конечно, как у папы «Электроника», но почти такой же. Во всяком случае, работал не хуже.

Затем Валерка на умывалке раскрутил и разрезал ножницами тюбик «Апельсиновой» и водой вымыл всю пасту. Привкус, понятно, останется, но оттенок апельсина – это хорошо, это не химическая едкость «Поморина». Теперь можно было отправляться в лес за ягодами. Раздавленная земляника в тюбике и будет «космической едой». Он употребит её в кровати после отбоя.

Валерка покинул территорию лагеря через знакомую дыру в сетчатом заборе. Сосновый бор плавился на солнце, словно в меду. Стучал дятел. Пахло смолой и дальней свежестью Волги. От дерева к дереву по земле пронеслась белка. В лесу жизнь была правильной. Валерка подумал, что сосны растут для всех: для белок и дятлов, для реки и неба. Огромные, как башни, сосны не заслоняли солнечный свет даже для мелкой земляники.

Валерка не решился углубляться в лес и держался поближе к забору: всё-таки Беглым Зэкам закон не писан. Поймают – и сделают «космическую еду» из него самого, из Валерки. Впрочем, Зэков тоже можно понять: кому понравится сидеть в тюрьме, когда можно обитать в таком прекрасном бору? Валерка ползал в траве, собирая землянику, и думал о жизни.

За что Свистуха обозвала его уошником? Он хотел найти кружок, где все по-настоящему делают что-то общее, разве это по-уошному? Конечно, пацаны у него в отряде ничего, нормальные, но какие-то всегда сами для себя, не по-честному. В жмурках подглядывают, в войнушке не убиваются… Вот вчера у Титяпы кеды спрятали – и никто не сказал, где, пока Ирина Михайловна не наорала на всех, потому что Титяпа явился на зарядку в одних носках. А все ржали, кроме Лёвы Хлопова. Лёва – хороший, однако в нём тоже что-то не то. Ну, да: он уже заколебал своим дурацким футболом, но не в том дело. Лёва будто бы только одной стороной к пацанам повёрнут, а что с другой стороны – никто не знает. Недаром же ему, Валерке, приснилось, что Лёва пьёт кровь у Славика Мухина. Перед тихим часом Валерка спросил у Славика, как тот себя чувствует. От укуса вампира Славик должен загибаться, как больной. А Славик сказал, чтобы Валерка валил в медпункт, и ему там клизму вкачают, если уж его так интересует медицина…