— А-а-а!.. — почти взвыл Реддвей. — Так это же Марго?! Она теперь очень большой человек, Алекс! Ты к ней на этой… Один момент! Сейчас, я должен посмотреть… — Он, видимо, листал свою записную книжку. — Вот, нашел! На козе не приедешь! (9)

— Да? Ишь, ты… И чем же она у нас занимается? Она, вообще-то, достижима по нашим каналам?

— Она для меня всегда достижима, — значительно и со вкусом произнес Питер. Это он, определенно, набивал себе цену. — Она — личный советник французского президента по вопросам культуры и образования.

— Быть того не может! — воскликнул Турецкий. — Так это ж в самую точку, Пит! Давай скорее ее координаты! Как с ней связаться, старина?

— Как связаться? — с задумчивой значительностью заговорил Реддвей. — Знаешь ли, Алекс, я должен обдумать, как тебе правильно посоветовать…

Вот это да! Кажется, Питера начинает заносить! Ну, жирный негодяй! Нет, немедленно — на грешную землю! Немедленно!

— Так это же превосходно! Значит, все мои надежды теперь только на тебя? А я уж подумывал было, стоит ли, вообще, говорить с тобой по моему делу? Ну, что, мол, сегодня может старина Пит? Правда? А вот когда-то… О-о-о! Президенты великих государств вежливо склоняли головы при встрече…

Турецкий привирал: никакие президенты ничего перед Реддвеем не склоняли, но, что уважали его — это точно. Однако даже такая примитивная лесть отставному генералу все равно была приятна. И, следовательно, одно вытекало из другого: теперь, воздав должное, можно было просить, чего надо.

— Да, было… было… — с достоинством подтвердил Питер.

«Все стареем», — подумал Турецкий.

— Тогда послушай меня, старина, — сказал он, — я по-телеграфному кратко постараюсь изложить тебе суть моего дела, а потом ты сам подумай и сделай вывод: стоит ли мне обращаться с такой просьбой к нашей Маргаритке. К слову, как она сейчас выглядит?

— Давай, я тебе сначала послушаю, — важно ответил Питер.

— Ну, валяй, — кинул Турецкий и спохватился: Питер мог прицепиться к любому, непонятному ему слову или выражению, и тогда весь разговор превратится в сплошной обмен лингвистическими хохмами и изыскам.

И Александр Борисович начал в темпе излагать краткую историю приглашения десятиклассницы Люси Махоткиной во французский колледж, а также — что из этого вышло. К чести Питера, он ни разу не перебил Алекса и не задал ни одного наводящего вопроса. Более того, можно было подумать, что ему, в принципе, безразлична причина, по которой высококлассный следователь Турецкий вдруг с жаром взялся за решение какой-то пустяковой проблемки, вроде той самой пареной репы, и собирается привлечь в качестве помощников чуть ли не самого президента Франции… Так, во всяком случае, могло выглядеть дело в пересказе Турецкого. Но когда рассказ был окончен, Питер позволил себе, наконец, задать и встречный вопрос:

— Алекс, я понял тебя, что ты хочешь обратиться за поддержкой прямо к их президенту? К Николя Саркази? Минуя при этом — тут я не могу не согласиться с тобой — действительно никому не нужных чиновников от образования, да? Которые обожают изображать свои ведомства в виде длинной и неприступной линии Мажино? Я думаю, это было бы очень большой ошибкой с твоей стороны. Если тебя интересует мое собственное мнение.

— Неужели ты именно так понял меня? — опешил Турецкий. — И в мыслях не имел! Я хочу попросить Марго о личном одолжении. Помочь мне каким-то образом связаться с конкретными людьми из приглашающей стороны, чтобы объяснить им всю абсурдность ситуации, в которой оказалась талантливая девочка исключительно по причине российского чиновничьего маразма. Они же этого не знают! Им врут, что она чуть ли не смертельно больна! А на самом деле пытаются воткнуть на это место, предназначенное французами для нее, своего, удобного и нужного им человечка, сынка совершенно охамевшего от вседозволенности богатого российского нувориша. Эти ж наивные французы способны легко клюнуть на элементарную фальшивку!

— Нет, это я как раз понял. Я другого не понимаю, Алекс. Зачем этому твоему отцу потребуется такой сложный и извилистый путь, когда можно все гораздо просто? Сын может сдать экзамен, отец может оплатить учебу в самом престижном учебном заведении. Где проблема?

— Я почти уверен, Пит, что соль данной проблемы заключается в том, что парень никогда не сдаст никакого экзамена. И папашины деньги тут не помогут. А в нашем варианте парень получает возможность учиться во Франции бесплатно. И без всяких экзаменов. То есть, фактически, у нас совершается обыкновенный подлог, участвовать в котором заставляют и саму девочку, и ее мать. Им даже угрожают сделать большие неприятности, если они не откажутся добровольно от приглашения! — Турецкий едва не чертыхнулся: постоянно, разговаривая с Реддвеем и подбирая наиболее точные выражения, чтобы не терять потом времени на «расшифровку» привычных российских идиом, он ловил себя на том, что и сам начинал говорить, как иностранец. Это ж надо так выразиться: «Сделать большие неприятности!» Впрочем, ладно, сойдет, мысленно отмахнулся он. — Пит, их заставляют брать взятки, чтоб они только отказались от приглашения. Ну, а про наших чиновников и некоторых школьных педагогов я тебе и говорить стесняюсь, те уже, как я знаю, взяли, причем без всякого зазрения совести. А вот отца у девочки нет, и защитить некому. Он был хорошим художником, писал симпатичные картины, в кино работал, я давно его знал, мы в одном доме жили. К сожалению, он умер, как многие его собратья. Тяжелые недавние годы, отсутствие заказов, денег… Да что я объясняю, ты понимаешь… Мать воспитала девочку в одиночку. И хорошо воспитала. А вот средств для оплаты ее учебы во французском колледже у нее, естественно, нет, она самая обыкновенная, — ты сейчас будешь смеяться, Пит, — преподавательница философии в педагогическом университете. И зарплата у нее мизерная. На уровне, примерно, московских дворников. Вот так по-доброму и заботливо мы относимся к тем, кто воспитывает наших детей!.. Скажу больше, я полагал, что и само приглашение девочки, и выделенный ей грант на продолжение учебы во Франции, были сделаны и по этой причине тоже. Понимаешь теперь, какую наши чиновники затеяли грязную возню, и какую несправедливость готовятся совершить? И разве могу я пройти мимо?

— Насчет философии, наверное, не совсем смешно… Но очень плохо, Алекс… что у вас так относятся… А мать девочки — еще не очень старая, очевидно?

Турецкий мысленно усмехнулся: ай, да старина! В самый корень пытается проникнуть! Ясен ведь, как на духу, смысл «тонкого» вопроса.

— Самая обыкновенная женщина, Пит. Про таких часто говорят: пройдет — и не заметишь…

И подумал: «Ну да, как же, не заметишь! Еще как заметишь! И задумаешься… А скажи об этом Ирке, считай, нарвался на скандал».

— Так ты хочешь подключить Марго к их департаменту образования, я правильно понял? Чтобы они могли немного надавить, да?

— Вот именно. К тому же веское слово советника президента для французских чиновников всегда много значит.

— Тогда, может быть, тебе приехать и поговорить самому?