Через неделю судно отшвартовалось в Мемфисе, штат Теннесси. Некогда деревня племени чикасо, город стал главным невольничьим рынком под властью бледнолицых. Тут «Великого Могола» поджидала огромная баржа, гружённая дровами. Казалось невероятным перебросать все чурки, да ещё и место найти, где их все уложить, но ничего, команда справилась.

Чуга, Туренин и Шейн нашли себе укромное местечко на корме, как раз за аккуратным штабелем дров, и резались в карты.

Князь отчаянно мухлевал, но Фортуна оказалась немилостива к нему.

— Ну правильно! — возмущался Павел. — Если ни одного козыря!

— Привет, — удивился Фёдор, — а дама?

— Ну одна дама…

— А валет козырный?

— Ну один валет…

Тут князь перестал бурчать — его глаза сощурились, что-то высматривая за спиной у Чуги.

— Глянь-ка, — сказал он негромко. — Во-он тот типчик в сером котелке…

Помор обернулся, примечая суетливого господинчика в потёртом сюртучке и полосатых брючках.

— Где-то я его уже видел… — протянул Чуга и хмыкнул: — Где, главное! В Сент-Луисе и видел, в салуне! Он тогда спускался, а за ним топал Мейси.

— Да? А я его на улице приметил. Этот «серый» всюду за нами ходил…

Ларедо посмотрел на Туренина, перевёл взгляд на Чугу.

— Я что-то пропустил? — сказал он неуверенно.

— Пустяки, дело житейское! — ухмыльнулся князь. — Тео набил морду Мэтьюрину Гонту, и тот сильно обиделся.

— Самому Гонту?! Ну ничего себе…

— А эта «серая мышка», — кивнул Павел на типчика в котелке, — не иначе как «пинк».

— Кто? — не понял Чуга.

— «Пинк»! Агент Пинкертона.[70] Надо полагать, Гонт нанял «пинков» и пустил их по нашему следу!

— А мы сейчас проверим. Павел, подмогнёшь?

— Легко!

Фёдор поднялся и прогулялся по палубе, держа курс на господинчика в сером. Господинчик любовался видами на реку.

Чуга подошёл к нему с одного боку, Туренин с другого и взяли «пинка» под локотки.

— Что? — дёрнулся он. — Что такое?

— Разговор есть, — сказал Фёдор и воскликнул: — Ну конечно! А то ты, я смотрю, набрался изрядно, ноги не держат!

— Другу, да не помочь? — подхватил князь.

Пассажиры не обратили внимания на подвыпившую троицу — на пароходе многие лечились виски от скуки долгого пути.

Заведя агента на корму, Чуга нежно прислонил его к штабелю дров.

— Отпустите немедленно! — просипел тип в котелке. — В чём дело?

— Ты кто такой, засранец? — спросил его Чуга с проникновенностью.

— Я — Финиан Роуз, коммивояжёр! Что вам от меня надо? Денег у меня нет, предупреждаю сразу!

— Если ты действительно Роуз, — подступил князь, — то за каким дьяволом следишь за нами?

— Да вы что? — вытаращился Финиан так натурально, что Фёдор даже засомневался, а того ли они в оборот взяли.

— Вопросы тут задаём мы, — жёстко сказал Туренин. — Давно ты в агентстве Пинкертона? Кто тебя послал за нами — начальство или сам Гонт? Отвечай!

— Джентльмены что-то путают… — заскулил Роуз, но тут Чуга убедился в правоте своих подозрений: выглядел Финиан перетрусившим малым, но глаза смотрели спокойно, с иронией даже.

Фёдор основательно встряхнул «пинка», да так, что у того зубы клацнули, и проговорил — медленно, ровно, очень прохладным голосом:

— Ты заплатил Добану Мейси, чтобы тот порешил нас…

— …А джентльмены такого не спускают, — сказал Туренин, тыча дулом револьвера Финиану в бок.

Тут-то Роуз и «сдулся».

— Нет! — хрипло выдавил он. — Не надо! Я всё скажу! Да, я работаю на Пинкертона. Мы с Диком «вели» вас от самой Пятой авеню, но мы… Мой бог! Что нам приказали, то мы и делали!

— Кто приказал?

— Гонт! Мэтьюрин Гонт! Он заплатил большие деньги, чтобы мы вас нашли. Сперва мы получили от него указание за девкой его приглядывать, а потом — за вами.

Чуга отпустил «пинка», и тот чуть не упал.

— Живи, — сказал Туренин, пряча «адамс».

— Плыви, — добавил Фёдор. Роуз дёрнулся было уходить, но помор покачал головой: — Не туда. За борт — и плыви. Берег рядом, водичка тёплая. Мемфис недалеко… Или помочь?

— Нет-нет! Я сам!

«Пинк» торопливо перелез через леера, перекрестился и ушёл «солдатиком» в воду, придерживая свой котелок. Прошло немного времени, и Чуга разглядел маленькую чёрную фигурку, вылезавшую на берег.

— Вот тебе и весь сказ… — пробормотал он.

Миссисипи — величавая, плавная — катила свои воды, переливаясь на солнце. Мути в «Большой реке»[71] было столько, что наносные острова, кое-где покрытые деревьями, постоянно меняли свою «географию» — смещались, становились полуостровами, сращиваясь с берегом, размывались — и превращались в отмели. На одну такую едва не занесло «Великого Могола».

Река сверкала, распахиваясь во все стороны, веяло простором. Вялые, разморенные пассажиры лениво прогуливались по верхней палубе, когда вдруг вахтенный заорал в жестяной рупор:

— Лот на правый борт! Лот на левый борт!

Матросы, зовомые лотовыми, шустро кинулись на бак и перевесились через борта.

— Две сажени! — завопил левый. — Две-е! Две с половиной!

— Три-и! — вторил ему правый. — Три без четверти! Две с половиной!

— Две-е! Без четверти!

— Стоп правая! — загремело из рубки. — Стоп левая! Обе назад!

Монотонное, бодрое шлёпанье колёс сменило звучание.

— Стопори левую! Дай левой вперёд! Теперь стопори правую!

Пароход легонько сотрясся, вызвав ойканье пассажирок и взрыв лоцманского негодования. Однако пронесло — чиркнув по мели, «Великий Могол» почапал дальше.

Схватившись во время толчка за поручень, Фёдор отпустил его и поправил шляпу, подумав мельком, что прав был Павел — удобная штука «стетсон». Солнце печёт, а ему хоть бы хны.

Сощурившись, он оглядел берега. Восточный был далёк, а правый, низменный, стелился вдаль зелёными разливами травы. Суша поражала пустынностью, лишь однажды справа по борту показался одинокий заблудший бизон — громадный буйвол, косматый и горбатый, двигался грузной трусцой, мотая рогатой башкой, словно подметая густую травку.