–Слышно стрекотание вечером осенним. Что за радость слышать песенки сверчков!

Казу тихо напевала себе под нос. Словно отвечая ей, застрекотал домашний сверчок. Цвирк-цвирк, цвирк-цвирк.

Медленно надвигалась тихая осенняя ночь…

Человек из прошлого сидел на том самом стуле.

В кофейне можно было отправиться не только назад во времени, но и вперед. Вот только мало кто задумывался о путешествиях в будущее, все предпочитали возвращаться в прошлое. Отчего так? Дело в том, что, когда вы отправляетесь назад, чтобы встретиться с каким-то человеком, то знаете, что точно свидитесь с ним. В будущем это может просто не получиться.

Даже если вы назначите встречу с кем-то, существует слишком много возможных препятствий, которые помешают ему прийти в кофейню. Например, опоздание поезда, перекрытая дорога, аврал на работе или даже разразившийся тайфун. Никто не в силах предугадать, что произойдет в будущем. Поэтому вероятность того, что, отправившись вперед во времени, человек успешно встретится с тем, кто ему нужен, невероятно мала.

Но в кофейне все равно сидел человек из прошлого. Его звали Катсуки Курата. На нем были шорты до колена и футболка, а на ногах – пляжные сандалии. В кофейне же стояла наряженная к Рождеству искусственная ель, достающая своей верхушкой почти до потолка. Она гордо возвышалась в центре зала, и столик посередине был передвинут, чтобы освободить место в этой крошечной кофейне, рассчитанной всего на девять посетителей. Кей, жена Нагаре Токиты, купила эту елку незадолго до смерти для своей дочери Мики и попросила, чтобы ее украшали каждый год.

Сегодня было 25 декабря. Рождество.

–Вам в такой одежде не холодно?– поинтересовалась Киоко Киджима, сидящая рядом с Мики у барной стойки. Она отчасти беспокоилась, отчасти потешалась над тем, как неуместно был одет Курата в этот рождественский день.

–Вам дать плед?– предложил Нагаре, выглядывая из кухни.

Но Курата ответил, отмахнувшись:

–Я в порядке и совершенно не замерз. Можно, пожалуйста, стакан холодной воды?

–Хорошо, сейчас принесу,– откликнулась Казу Токита из-за барной стойки. Она взяла с полки стакан, наполнила его холодной водой и быстро подошла к Курате.

–Благодарю вас,– сказал он и выпил все залпом.

–Я закончила!– радостно воскликнула Мики, сжимая ручку. Она только что дописала свое рождественское желание на прямоугольном листе тандзаку[5].

–Что загадала в этом году?– спросила Киоко и попыталась подсмотреть, что там написано.

–Я пожелала, чтобы у папочки ноги стали приятно пахнуть,– с выражением прочла Мики.

Киоко это страшно рассмешило, и она фыркнула. Мики тоже захихикала и, спрыгнув со стула, отправилась к ели, чтобы украсить ее своим тандзаку. Это было необычное время для написания тандзаку – традиционно это делают седьмого июля, когда проводится фестиваль Танабата[6]. На рождественском дереве уже висело несколько тандзаку с самым разнообразным содержанием. Кроме только что озвученного желания Мики еще захотела, чтобы папа «стал меньше ростом» и «прекратил психовать». Кио-ко с трудом сдерживала смех, читая все это.

Раньше в кофейне не было заведено записывать пожелания на тандзаку и украшать ими рождественскую ель. Наблюдая, как Мики учится письму, Киоко предложила: «Отчего бы тебе не записать свои желания и не украсить ими елку?»

Обычно сдержанная Казу сейчас тоже засмеялась. Эта радостная атмосфера заставила улыбнуться даже Курату.

–Ну все, хватит там уже глупости разные записывать,– проворчал доведенный до ручки Нагаре, выходя из кухни с квадратной коробкой в руках, в которой был рождественский торт, заказанный Киоко.

Мики глянула на отца и хихикнула. Повернувшись к тандзаку, свисавшим с дерева, она хлопнула в ладоши в традиционной синтоистской молитве. Что она праздновала: Рождество, Танабату или делала вид, что посещает храм? Все у нее в голове перепуталось.

–Так, теперь еще,– сказала Мики и стала записывать новое желание.

–О нет, снова,– вздохнул Нагаре. В пакет с ручками он положил коробку с тортом и кофе в бумажном стаканчике, а потом сказал:– Это для Кинуйо.

–Что?– вздрогнула Киоко.

Ее мать Кинуйо, которая скончалась этим летом, всегда любила кофе, приготовленный Нагаре. Она продолжала его пить даже в больнице.

–Благодарю вас,– тихо произнесла Киоко, в ее глазах стояли слезы. Ее растрогали доброта и забота, с которыми Нагаре предложил ей любимый кофе Кинуйо, хотя напитка и не было в заказе.

Утрата.

Это естественная часть жизни. Ритуалы поминовения, которые мы совершаем, помогают нам не забывать покойного. Возможно, эта огромная рождественская ель, которую оставила Кей, не только напоминала о ней, но и являлась своего рода обещанием того, что Кей всегда будет присматривать за своей семьей. Дерево было украшено необычно, но Мики это нравилось, а именно этого хотелось бы Кей.

–Так сколько с меня?– спросила Киоко, смахивая слезу.

Нагаре сощурил глаза, возможно, оттого что ему было неловко.

–Две тысячи триста шестьдесят иен,– тихо ответил он.

Киоко вынула деньги из кошелька.

–Вот, пожалуйста,– сказала она, протягивая ему банкноту в пять тысяч и отдельно триста шестьдесят иен, чтобы было удобнее давать сдачу.

Нагаре забрал деньги и нажал на звонкие клавиши кассы.

–Кстати…– спросил он и замолчал.– Он вернулся в Токио? Его же зовут Юкио, верно?

Юкио был младшим братом Киоко, который уезжал в Киото, чтобы стать гончаром.

–Да, он возвращается домой! Одно время у него были большие трудности, но теперь он нашел хорошую должность.

Найти подходящую работу Юкио было непросто. Он всю свою сознательную жизнь провел, занимаясь исключительно керамикой. Ему было почти сорок лет, а он так и не получил должного образования. В поисках работы он отправил свои данные в онлайн-сервис Hello-Work и после одиннадцати отказов его наконец наняла небольшая компания, которая продавала посуду в западном стиле. Он только что приехал в Токио и решил поселиться в квартире, которую снимала фирма. Юкио сделал первые шаги к новой жизни.

–О, как приятно это слышать,– сказал Нагаре, протягивая Киоко сдачу. Казу, которая стояла позади мужчины и тоже слышала разговор, кивнула. Но Киоко при этом немного помрачнела. Она посмотрела на человека, который сидел на том самом стуле, и тихо выдохнула.