пустынной парковке. Домом была долгая поездка на автобусе. Домом для них троих становилось любое место, где они могли переночевать в безопасности. И та ночь в отеле, наполненная мечтами уехать далеко-далеко, сбежать от жизни, которую влачила их мать с дочерьми на буксире, была одной из лучших в жизни Джеки. Мама заснула. Еще раньше, пока они шли в гостиничный номер, Джеки увидела бассейн – ярко-голубой мерцающий прямоугольник. На улице было холодно, но она заметила указатель и прочитала: Бассейн с подогревом. Джеки смотрела телевизор и ждала, пока мама уснет вместе с Опал, после чего прокралась к бассейну. Вокруг никого не было. Джеки сняла туфли и носки, потрогала воду пальцем ноги и оглянулась на дверь их комнаты. Потом оглядела все двери и окна комнат, выходивших к бассейну. Ночной воздух, хотя и прохладный, был неподвижен. Прямо в одежде, она спустилась по ступенькам в воду. Первый раз в жизни она оказалась в бассейне. Она не умела плавать. Ей просто хотелось побыть в воде. Нырнуть и открыть глаза, посмотреть на свои руки, увидеть, как поднимаются пузырьки в этом голубоватом свете.

В номере она бросила сумки, сняла туфли и легла на кровать. Потом включила телевизор, убрала звук и, перевернувшись на спину, долго смотрела в потолок, оценивая бездушную белизну комнаты. Она подумала об Опал. О мальчишках. О том, чем они могли заниматься. В последние несколько месяцев, после долгих лет молчания, они переписывались. Опал заботилась о троих внуках Джеки, с которыми сама она ни разу не встречалась.

«Что делаешь?» – написала Джеки сестре. Она оставила телефон на кровати и подошла к чемодану, чтобы достать купальник. Слитный, в черно-белую полоску. Она надела его перед зеркалом. Шрамы и татуировки извивались вокруг шеи, покрывали живот, руки, лодыжки. Тату в виде перьев на предплечьях – одна для мамы, другая для сестры. Звезды на тыльных сторонах ладоней – просто звезды. Паутинки на верхней части ступней, самые болезненные.

Джеки подошла к окну, чтобы посмотреть, пустует ли до сих пор бассейн. Телефон завибрировал на кровати.

«Орвил нашел у себя в ноге паучьи лапки», – прочитала она сообщение.

«ЧЗЧ!?»[50] – ответила Джеки, так ничего и не поняв. Что это вообще могло значить? Позже она поищет в интернете «паучьи лапки в ноге», но ничего не найдет.

«Без понятия. Мальчики думают, это что-то ndn».

Джеки улыбнулась. Она никогда раньше не встречала аббревиатуры ndn к слову «индейский».

«Может, у него разовьются способности Человека-паука», – написала Джеки.

«С тобой когда-нибудь случалось что-нибудь подобное?»

«Что? Нет. Я собираюсь пойти поплавать».

Джеки опустилась на колени перед мини-баром. В голове прозвучал голос матери: «Паутина – это и дом и ловушка». И, хотя она так никогда и не узнала, что мама имела в виду, с годами все глубже проникалась этими словами, придавая им больший смысл, чем, вероятно, вкладывала в них мама. Вот и сейчас Джеки представила себя пауком, а мини-бар – паутиной. «Дом» – это выпивка. А выпивка – ловушка. Или что-то в этом роде. Короче, не открывай холодильник. И она не открыла.

Джеки стояла у края бассейна, наблюдая, как дрожит и мерцает на воде свет. Ее руки, скрещенные на животе, выглядели зелеными и потрескавшимися. Она медленно спустилась по ступенькам бассейна, легко оттолкнулась и проплыла под водой туда и обратно. Она вынырнула, чтобы глотнуть воздуха, какое-то время смотрела, как колеблется поверхность воды, потом снова нырнула и стала наблюдать, как собираются, поднимаются и исчезают пузырьки.

Покуривая сигарету у бассейна, она вспоминала поездку на такси из аэропорта и винный магазин, который приметила в квартале от отеля. Она могла бы дойти туда пешком. Чего ей на самом деле хотелось, так это косячка после шести бутылок пива. Хотелось, чтобы сон пришел легко, как это бывает после пьянки. По пути из бассейна к себе в номер она купила в торговом автомате банку пепси и пакетик смеси из орехов и сухофруктов. Устроившись на кровати, она пробежалась по каналам, останавливаясь тут и там, переключаясь на каждой рекламной паузе, смакуя сладкую смесь и пепси, и, только когда орехи разбудили аппетит, до нее дошло, что она не ужинала. Целый час она просто лежала с закрытыми глазами, потом накрыла лицо подушкой и заснула. Проснувшись в четыре утра, она никак не могла понять, что лежит у нее на лице. Она швырнула подушку через всю комнату, встала в туалет, а потом битых два часа пыталась убедить себя в том, что спит, или действительно спала, но ей снилось, что она не может заснуть.

Джеки нашла себе местечко в глубине главного зала. Старик-индеец в бейсболке стоял с поднятой рукой, как будто молился, в то время как другой окатывал толпу водой из бутылки. Никогда раньше Джеки не видела ничего подобного.

Глаза Джеки блуждали по комнате. Она вглядывалась в индейский декор. Огромный зал с высокими потолками украшали массивные люстры. Каждая состояла из восьми лампочек в форме свечей, окруженных гигантской гофрированной металлической лентой с резными племенными узорами, которые отбрасывали характерные тени с индейскими мотивами – образы Кокопелли[51], зигзагообразные линии и спирали, и все они тянулись кверху, туда, где бурая краска выглядела засохшей кровью. Ковры изобиловали извилистыми линиями и пестрыми геометрическими фигурами – как в любом казино или кинотеатре.

Она оглядела толпу. Собралось около двухсот человек, все они сидели за круглыми столами, уставленными стаканами с водой и маленькими бумажными тарелками с фруктами и печеньем. Джеки узнала участников конференции. Большинство составляли пожилые индейские женщины. Вторую по численности группу представляли пожилые белокожие женщины. И, наконец, старики-индейцы. Молодых людей здесь не было. Все присутствующие выглядели либо слишком серьезными, либо недостаточно серьезными. Это были карьеристы, движимые скорее заботой о сохранении своей работы, о спонсорах и требованиях грантов, чем желанием реальной помощи индейским семьям. Джеки не была исключением. Она знала это и ненавидела себя за это.

Первый оратор подошел к трибуне. Глядя на него, можно было предположить, что на углу улицы он чувствует себя куда вольготнее, чем на конференции. Таких, как он – в кроссовках Jordan и спортивном костюме Adidas, – не часто увидишь на сцене. От его левого уха и до самой макушки лысой головы тянулась нераспознаваемая выцветшая татуировка – может, трещины или паутина, или половина тернового венца. Он то и дело открывал рот овальной формы и вытирал уголки большим и указательным пальцами, как будто там скапливалось слишком много слюны, или как будто, вытирая рот,