Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Именно, — сказал ЗеСпиоле. — И тем не менее, случись что с протектором…
— Да не допустит этого Провидение! — вставил ЙетАмидус.
— … то разве не на человека вроде вас, герцог, — представитель знатного рода при прежнем режиме, преданный генералу при новом порядке, — обратит свои взгляды народ в поисках преемника?
— Опять он за свое, — зевнул Сималг.
— Этот разговор неприличен, — сказал РуЛойн.
— Нет, — сказал ЗеСпиоле, глядя на РуЛойна. — Мы должны говорить на подобные темы. Те, кто желает Тассасену и УрЛейну зла, будут наверняка избегать таких разговоров. Вы должны думать о таких вещах, РуЛойн. Вы — брат протектора. Люди, возможно, обратят свои взгляды на вас, если его не станет.
РуЛойн покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Я поднялся так высоко на гребне его взлета. Люди и без того говорят, что я забрался слишком высоко. — Он бросил взгляд на Ралбута, который смотрел на него широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами.
— О да, — взмахнул рукой Сималг. — Мы, герцоги, категорически против наследования по праву рождения.
— А где наш хозяин? — спросил ЙетАмидус. — Йалде, будь добра, позови назад музыкантов. У меня от этих разговоров разболелась голова. Нам нужны песни и музыка.
— Вот он.
— Да вот же. Вот же он.
— Быстро! Держите его! Держите! Быстро.
— А-а-а.
— Слишком поздно.
— Я выиграл, выиграл, выиграл!
— Ты опять выиграл! Вы посмотрите только — такой маленький и такой умный! — Перрунд подхватила мальчика здоровой рукой и усадила рядом с собой. Латтенс, сын УрЛейна, извивался ужом от щекотки, потом взвизгнул, нырнул под подол платья наложницы и попытался спрятаться там от ДеВара, который пробежал почти по всей гостевой комнате наружного гарема в тщетной попытке поймать Латтенса. ДеВар подбежал, тяжело дыша и ворча.
— Где этот мальчишка? — брюзгливо спросил он.
— Мальчишка? Какой такой мальчишка? — спросила Перрунд, поднеся руку к подбородку. Ее голубые крапчатые глаза невинно смотрели на ДеВара.
— Ладно, забудем об этом. Мне нужно присесть и отдышаться после погони за этим маленьким плутом. — Когда ДеВар уселся рядом с мальчиком, раздался смешок, туфельки мальчика торчали из-под платья Перрунд.
— Это что такое? Это же его туфли. Смотри-ка! — ДеВар ухватил Латтенса за коленку. Послышался приглушенный визг. — Да это же его нога. Наверняка к ней прилагается и все остальное! Ага! Вот и он сам! — Перрунд приподняла полы своего платья, чтобы ДеВар мог пощекотать мальчика, потом подтянула поближе подушку и подсунула ее под Латтенса. ДеВар усадил мальчика на подушку. — Ты знаешь, что бывает с мальчиками, которые выигрывают игру в прятки? — спросил ДеВар. Латтенс смотрел на него широко раскрытыми глазами. Он помотал головой и попытался сунуть большой палец себе в рот. Перрунд перехватила руку мальчика. — Они получают, — прорычал ДеВар, наклонившись к нему, — конфетку!
Перрунд протянула Латтенсу коробку с засахаренными фруктами. Тот взвизгнул от восторга и потер ладошки, заглядывая в коробку и решая, с чего начать. Наконец он ухватил горсть сладостей.
Хьюсс, еще одна наложница в красном платье, тяжело уселась на диван напротив Перрунд и ДеВара. Она тоже участвовала в этой игре в прятки. Хьюсс была теткой Латтенса. Ее сестра умерла, рожая мальчика. Случилось это в начале войны за наследство. Хьюсс была полненькой, но гибкой женщиной с непослушными кудрявыми волосами.
— Уроки у тебя сегодня уже закончились, Латтенс? — спросила Перрунд.
— Да, — сказал мальчик. Ростом — небольшим — он пошел в отца, а волосы унаследовал от матери — золотистые, с рыжинкой.
— И что же ты выучил сегодня?
— Еще кое-что о треугольниках и немного истории — о том, что случилось раньше.
— Понятно, — сказала Перрунд, поправляя воротничок курточки и приглаживая волосы Латтенса.
— Там был такой человек по имени Нараджист, — сказал мальчик, слизывая с пальцев сахарную пудру.
— Нахараджаст, — сказал ДеВар, но Перрунд сделала ему знак — помалкивай.
— Он посмотрел через трубку на небо и сказал императору… — Латтенс скосил глаза на три сверкающих купола, освещавших комнату. — Пуслиду…
— Пуйсиду, — пробормотал ДеВар.
Перрунд недовольно свела брови, взглянув на ДеВара.
— … там были большие огненные камни и БЕРЕГИСЬ! — Мальчик, выкрикнув последнее слово, вскочил с места, потом снова сел и наклонился над коробкой со сладостями, приложив один палец к губам. — Но император не послушался, и камни убили его.
— Ну, это слегка упрощенный взгляд на вещи, — сказал ДеВар.
— Какая печальная история! — сказала Перрунд, взъерошивая теперь волосы мальчика. — Бедный старый император!
— Да, — пожал плечами мальчик. — Но потом пришел папа, и все встало на свои места.
Трое взрослых переглянулись и рассмеялись.
— Вот уж точно, — сказала Перрунд, забирая у мальчика коробку с конфетами и пряча ее себе за спину. — Тассасен снова мощное государство, правда?
— Эээ-ээ, — сказал Латтенс, стараясь пролезть за спину Перрунд и дотянуться до коробки.
— Ну, пожалуй, настало время для истории, — сказала Перрунд, усаживая мальчика. — ДеВар?
ДеВар сел и задумался.
— Что ж, это не ахти какая история, но все же история, — сказал он.
— Тогда рассказывай.
— Она подходит для мальчика? — спросила Хьюсс.
— Я расскажу так, что подойдет. — ДеВар распрямил спину, поправил меч и кинжал. — Когда-то, давным-давно была одна волшебная страна, где каждый мужчина был королем, каждая женщина — королевой, каждый мальчик — принцем, а каждая девочка — принцессой. Там не было ни голодных, ни калек.
— А бедняки были?
— Это зависит от того, что называть бедностью. С одной стороны — нет, потому что каждый мог иметь все, что ему заблагорассудится, а с другой стороны — да, потому что были среди них такие, которые не хотели иметь ничего. Быть свободными от обладания — вот чего желали их сердца, и они обычно жили в пустыне, в горах, в лесах, в пещерах или на деревьях или просто бродяжничали. Некоторые жили в больших городах. Но если они решали отправиться в странствия, никто им не препятствовал.
— Они были святые? — спросил Латтенс.
— Да, можно сказать и так.
— И все они были красивы, да? — спросила Хьюсс.
— Зависит от того, что иметь в виду, — извиняющимся тоном сказал ДеВар. Перрунд раздраженно вздохнула. — Некоторые люди видят в уродстве своего рода красоту. А если все красивы, то в уродстве или даже простоте есть некоторая исключительность. Но в целом — да, все они были настолько красивы, насколько того желали.