— Наши гости — не только особы мужского пола, — успокоил ее Рон, — поэтому твое суждение несколько поспешно.

— Ты привел меня сюда, запер и предлагаешь казенный наряд. Откуда мне знать, что это не твое хобби?

— Я думал, ты меня знаешь лучше, — сказал он, ничуть не тронутый ее резкостью. — Я лишь хотел, чтобы это была наша ночь, ночь вне времени, возможность забыть обо всем на свете, кроме нас двоих.

Смешанные чувства, возникшие у Патрисии после этих слов, привели ее в еще большее смятение. Невольно мысли уносились в прошлое, когда ими двигала настоящая любовь. Как можно сравнивать сегодняшний фарс с теми искренними чувствами? Но бархатный голос искусителя гипнотизировал. У нее начали подгибаться колени.

В ту же секунду галантный мужчина оказался рядом и подхватил девушку на руки.

— Я никогда не прощу тебе этого, — поклялась она, когда Рон нес невесту в спальню.

Он опустил ее на широкую кровать. Ворс белого покрывала из искусственного меха мягко коснулся оголенной кожи, и тут же Пат охватила целая гамма чувств, от которых закружилась голова.

Рональд склонился, чтобы расстегнуть пуговицы жакета. Пат понимала, что должна сопротивляться, чтобы вырваться из этого сладостного плена. Но даже с закрытыми глазами она ощущала чарующую близость и пьянящий аромат такого близкого ей мужчины; казалось, каждая клеточка ее тела стремится навстречу его прикосновениям. Чувства отказывались подчиняться разуму.

Уже давно никто так не обнимал и не ласкал ее, не желал, как желал сейчас он. Разве так уж плохо воспользоваться случаем и воскресить в памяти утраченную любовь? Ей обещана ночь вне времени. Неужели она не может относиться к этому как к драгоценному переживанию, не имеющему отношения к ее дальнейшему существованию?

Нет, твердил разум. Он может овладеть тобой — и уже делает это, если быть честной до конца, — но у него нет права на тебя без твоего согласия. Он по-прежнему не доверяет тебе, осуждает и потому не может ждать твоего снисхождения и добровольной сдачи.

Пат попыталась подняться, но расстегнутая одежда затрудняла движения.

— Пусти меня, — настаивала девушка, — это зашло слишком далеко.

Ладонь Рона гладила ее щеку.

— О нет, моя дорогая. Совсем не так далеко.

Она бросила на него злобный взгляд.

— Я буду ненавидеть тебя за это.

— Ты так только говоришь, но, судя по глазам, все обстоит иначе. Стоит мне отойти, и ты сама станешь умолять заняться с тобой любовью.

— Никогда, — поклялась Пат, но где-то в глубине чувствовала, что подобное весьма вероятно.

Она и так позволила ему делать с собой то, чего, как ей казалось, никогда не допустит снова. Неужели осталось сделать последний шаг и позволить ему полностью овладеть ею?

Позволить… разрешить… согласиться… Господи, да она уже сделала это, приняв его приглашение. Разве можно расценить этот шаг иначе? Патрисия не могла и представить, что способна на такое, но была бессильна совладать с собой и прекратить эту сладостную пытку. Она уже и сама не знала, действительно ли ей хочется остановить эти часы вне времени.

Пат сжала зубы, пытаясь подавить стон, готовый вырваться у нее, и отвела глаза в сторону, чтобы не смотреть на Рона. Она не доставит ему удовольствия.

Наивная, неискушенная девушка. Откуда ей было знать, какую радость мужчине приносит не только собственное, но и доставленное женщине удовольствие.

В следующий момент он и сделал то, от чего вожделенный стон сладострастия вырывается у любовников еще со времен Адама и Евы.

— Что это было? — задыхаясь, спросила Патрисия через некоторое время, все еще едва шевеля языком от охватившего ее трепета.

На лице маэстро появилась ироничная усмешка:

— Это называется прикосновение Трубадура.

— Мне все равно, как это называется. Где ты этому научился?

— Я много читаю, — последовал его самодовольный ответ. — Следует понимать, что тебе это понравилось?

— Ничего подобного, — яростно замотала головой невеста.

— Тогда ты не захочешь, чтобы я повторил это?

— Нет… да… о, пожалуйста… — почти умоляла Пат, и уже, казалось, ничто не могло остановить ее. Несмотря на все опасения недотроги, жених все-таки заставил желать его. Как ни старалась она уговорить себя, что ей ненавистны вызванные им чувства, слова сами вырвались из уст: — Да, милый, да!

Рон быстро разделся.

— Трубадуры знали, как это делается, — сказал он, приближаясь к ложу. — Ни одна средневековая красавица не могла устоять перед искусством менестреля. А уж в наше-то время…

Патрисия напряглась, отказываясь признаться даже себе, как страстно желает вновь подвергнуться этому загадочному испытанию. Что же она за женщина? Почему допускает подобную распущенность? Ей бы превратиться в камень, но, боже правый, она теряет рассудок и способна на все в ту же секунду, как он дотрагивается до нее. Точно так же, как он, коснувшись губами и пальцами кларнета, заставляет его оживать и издавать божественные звуки.

Стараясь избежать взгляда жениха, Патрисия отвернулась. Рон приподнял ее подбородок и заставил взглянуть на себя.

— Ты должна радоваться своим чувствам. Это от бога и потому правильно, понимаешь?

Правильно, когда это происходит между двумя людьми, которые любят друг друга, подумала девушка. Тогда это — вершина их любви. А что же происходит между ними?

Она боялась признаться себе, что слишком хорошо знает ответ. Было ли это любовью, по крайней мере, с ее стороны? Несмотря ни на что, вероятно, она никогда не прекращала любить Рона.

Ей хотелось верить, что это просто физиологическая потребность. И, возможно, для Рона все обстояло именно так. Но для нее это было мучительным напоминанием о том, что могло бы быть между ними.

Пат судорожно вздохнула, пытаясь разобраться в своих чувствах. Да, она чувствовала себя более счастливой, чем раньше, но одновременно росло ее смятение. Возможно, мужчине хватает физических наслаждений, но разве этого достаточно для нее? Вероятно, позволив этому произойти, она совершила самую большую ошибку в жизни.

Пытаясь скрыть охватившие ее чувства, она решила изобразить легкомыслие.

— Наверное, то же самое испытываешь, когда находишься в заточении в гареме.

Рон приподнялся на локте, усмешка по-прежнему не сходила с его лица.

— Это вряд ли можно назвать гаремом, поскольку ты — единственная находящаяся здесь женщина.

— Находящаяся в заточении, хочешь ты сказать?

— Ты должна быть благодарна за свое заточение, как ты его называешь, — мягко сказал он. — Смотри, вот чего бы ты лишилась, если бы я позволил тебе сбежать.

Тело девушки наполнилось сладостной болью и теплом, и ей захотелось спрятать лицо от смущения. Непристойность ее поведения была очевидна, и совсем не хотелось, чтобы он лишний раз напоминал об этом.