И наконец услышал:

– Хорошо, я постараюсь.

Когда он встречал ее на вокзале, шел мокрый мелкий снежок, быстро темнело. Она была бледнее обычного и казалась уставшей.

– Все в порядке? – быстро спросил он, целуя ее и подхватывая дорожную сумку.

– Да, – уклончиво ответила она. – Надеюсь, что пока все в порядке…

Машины обдавали прохожих бурым месивом. На Беговой, у самого поворота к дому, стояли «Скорая помощь» и небольшая кучка любопытных: только что задавило пьяного. Выскочил как-то неожиданно и угодил прямо под колеса. Два санитара пронесли мимо носилки с телом, накрытым белой простыней.

Лифтерша в сером пуховом платке осмотрела ее недружелюбно и внимательно, с головы до ног. Он тут же нашелся, поздравил старуху с наступающим, пошутил, вытащил из кармана плитку сливочного шоколада. Лифтерша расплылась в беззубой улыбке: «Да что вы, ей-богу! Я его и не ем, шоколад-то!» Дог восторженно, как всегда, бросился навстречу, облизал его лицо и принялся обнюхивать незнакомую женщину. На секунду в выпуклых собачьих глазах мелькнуло удивление: как ему, частичке семьи, преданному Люде и Марине, реагировать на это появление? При виде старинной мебели, зеркал и камина она сначала откровенно удивилась, а потом, как была в пальто, опустилась в кресло и залилась смехом.

– Что? – счастливо спросил он, обнимая ее и стараясь расстегнуть крючок на воротнике. – Что тебя так насмешило?

– Господи! – сказала она. – Сколько игрушек! Теперь я понимаю…

– Что? – переспросил он, делая вид, что не догадывается. – Что понимаешь?

– Эта квартира… Да ты же весь в этом!

– Ах, квартира, – отмахнулся он. – Но я всю жизнь мечтал быть архитектором, и квартира как бы кусочек моей мечты, такие вот маленькие изобретения…

Она прошла в розовый Людин будуар, постояла, осматриваясь, и вдруг взяла с подзеркальника их большую семейную фотографию: сияющий папа, темноглазая хорошенькая мама и кудрявая, с огромным бантом дочка. Он осторожно вынул фотографию из ее руки:

– Не обращай внимания, все это неважно…

Обнял ее, увлекая за собой прочь из розового будуара в смежный с ним кабинет.

Несколько лет назад он бросил курить. Отвыкал от этого долго и тяжело. Ночью курить вдруг опять захотелось. Он осторожно встал, посмотрел на ее слабо белеющее в темноте лицо и пошел в Людину комнату за сигаретами. Нашел в ящике стола неначатую пачку. Открыл ее, закурил. И вдруг опомнился. Затянулся еще раз, последний, и резко погасил сигарету. Вернулся в кабинет, лег рядом с ней, поправил подушку. Шелковистая родинка была возле самых его губ.

«Дети» вернулись из дома отдыха еще более раздраженные и явно недовольные друг другом. Вечером зять исчез. На все вопросы Марина только презрительно пожимала плечами, потом грубо оборвала их:

– Оставьте меня в покое!

Пошла к себе в комнату и легла спать. Люда требовала, чтобы он немедленно звонил генералу: может быть, зять там. Он колебался. Людина шея пошла красными пятнами:

– Тряпка ты, и ничего больше!

Ночью зять ввалился в дверь совершенно пьяным. Этого они не ожидали. Генеральский сын смотрел мутными глазами, покачивался и бормотал:

– Ну, чего не видели? Будите свою б…, поговорить надо…

Кое-как они вдвоем стянули с него дубленку и уложили спать на диване в столовой. Квартира наполнилась тяжелым водочным запахом. Утром разразился шумный скандал. Протрезвевший генеральский сын кричал на хмурую, кутающуюся в мохеровый платок Маришу:

– Нечего нам выяснять! Клоуна из меня решила сделать – не выйдет! Другого ищи идиота! Я у тебя каждую трешку выпрашивать не намерен! Шкаф от барахла ломится, все ей мало! Я не для того женился, чтобы по стройкам таскаться! Пусть на тебя другие калымят!

Мариша слушала вроде бы спокойно, потом яростно блеснула темными глазами и хрипло произнесла только одно слово:

– Убирайся!

– И уйду! – проревел зять, не попадая в рукава дубленки. – Только ты меня и видела, цыпочка!

Он с грохотом собрал свои вещи, вызвал отцовского шофера:

– Чтоб через пять минут, Петрович, был на Беговой!

Выбежал не простясь, хлопнул дверью. В разгар ссоры они с Людой попробовали было вмешаться:

– Ну что вы, ребятки, разве так можно? Давайте спокойно поговорим!

Но Мариша так злобно цыкнула: «Да заткнитесь вы!» – что они переглянулись расстроенно и замолчали.

Вечером дочь нарядилась, ярко накрасила губы и куда-то ушла, а он не выдержал, позвонил генералу. Марина все казалась ему маленькой девочкой, которую незаслуженно обидели, и теперь ему, отцу, надо за нее заступиться. Генерал долго пыхтел, видимо, собираясь с мыслями, потом проговорил гулко:

– Нечего нам обсуждать, моему сыну жидовня не подходит!

Вся кровь бросилась в голову.

– Что ты сказал, мерзавец?

– Померзавь мне еще, – пригрозил генерал. – Шлюху воспитал, теперь и расхлебывай! Вову я от вас выписываю и добром предупреждаю, если…

Не дослушав, он бросил трубку. В висках стучало. Ночью у нас на Плющихе раздался звонок:

– Свушай, этот тип сказал мне такое… Я убил бы его! Какие подонки, свушай!

– А ты чего ждал? – мрачно отрезал мой отец, чувствуя, как леденеет кожа на затылке. – Чего ты хотел, когда рвался в эту клоаку?

Утром Люда начала пылесосить, отодвинула диван в кабинете и обнаружила женскую шпильку. Она ворвалась в кухню, где он мрачно допивал кофе, готовясь идти на работу.

– Это что такое? – со свистом просипела Люда и затряслась. – Вот как ты проводил праздники!

В другое время он начал бы лгать и изворачиваться, но сейчас нервы были слишком обнажены, внутри все горело.

– Оставь меня, – выдохнул он. – Да, так отдыхал! Отвяжись от меня, слышишь!

Она с размаху столкнула все, что было на столе. Горячий кофе обжег его колени.

– Марина! – закричала она и застучала кулаками в голубую дверь. – Ты слышала, что отец сказал?

Он схватил пальто, портфель и опрометью бросился вон из дому.

Весь день его преследовало чувство, что с головы до ног он облеплен грязью. Грязь была во рту, в горле, в карманах пиджака. Хрустела на зубах, царапала веки.

Гробовая тишина царила в квартире, когда он открыл дверь своим ключом и вошел. Люда и Марина, не в халатах, а нормально одетые, молча сидели на диване в столовой и, по всей вероятности, ждали его возвращения. Ни одна из них не встала навстречу. Только собака, исступленно виляя обрубком серого хвоста, облизала его лицо.

– Папа, – спокойно, не повышая голоса, сказала Марина. – У нас большая неприятность. Мама не может найти свое бриллиантовое кольцо.