Эти «выбившиеся в люди» горожане и в самом деле любили выставлять напоказ свое богатство: их особняки соперничали роскошью с резиденциями знати, а иногда Даже и затмевали их великолепием. Отель Гийома Сан-Тена был «великолепным зданием, где замков было столько, сколько дней в году»; жилище Миля Байе, королевского казначея, располагало собственной часовней, где каждый день совершались богослужения; кроме того, у Миля Байе вне столицы были «такие большие отели с верхним и нижним дворами, что и самый знатный принц там прекрасно разместился бы». Но ничто не могло сравниться с отелем мэтра Жака Дюше, восторженное описание которого оставил нам Гильберт Мецский. В него входили через ворота «с чудесной и искусной резьбой», которые вели во двор, где был вольер с павлинами и другими декоративными птицами. Внутренние покои были убраны роскошно и со вкусом: «Первый зал был украшен висевшими и укрепленными на стенах различными картинами и поучительными надписями. Другой зал был полон всевозможными музыкальными инструментами; арфы, органы, виолы, гитерны, псалте-рии и прочие, и на всех этих инструментах мэтр Жак умел играть. Затем часовня с пюпитрами, на которые можно было класть раскрытые книги, искусно сделанные… Затем комната, где стены были покрыты драгоценными камнями и сладко пахнущими пряностями. Затем спальня, где было множество разных мехов». У Жака Дюше имелась даже «оружейная», где было собрано всевозможное боевое снаряжение.

На верхнем этаже «во всю величину отеля был квадратный зал, где со всех сторон были окна, чтобы смотреть сверху на город. И когда там ели, то туда поднимали и опускали вина и дичь при помощи блоков, потому что нести наверх было бы слишком высоко. И над пинаклями отеля были укреплены красивые золотые изображения». «Этот мэтр Жак Дюше был красивым мужчиной, прилично одетым и очень достойным; у него были хорошо выученные и приветливые слуги, среди которых был плотник, постоянно работавший в отеле». И Гильберт Мецский заключает свое описание фразой, передающей смешанное чувство восхищения и зависти, вызванное слишком блестящими успехами Жака Дюше: «Многих богатых горожан и чиновников называли маленькими

Знатный сеньор в полях. Убранство резиденций правителей. Мода: роскошь и экстравагантность. Этикет и придворные праздники. Интеллектуальная жизнь и знатный меценат

В 1405 г. французский адмирал Рено де Три, завершив весьма насыщенную карьеру, «ушел в отставку». Он последовательно успел побыть камергером герцога Анжуйского, членом Большого Совета и командиром (мэтром) арбалетчиков, прежде чем сменить на адмиральском посту Жана де Вьенна[19]. Это был безупречный рыцарь, храбрый, учтивый, куртуазный, равно прославивший себя на турнирах и на поэтических поединках, в которые вступали сеньоры при дворе французского короля. Возможно из-за того, что ему не слишком хотелось участвовать во все более разгоравшемся конфликте между Людовиком Орлеанским и его кузеном Иоанном Бургундским, он удалился в свои земли и создал собственный небольшой двор в замке Серифонтен в Нормандии. Именно там его посетил испанский капитан Педро Ниньо, которого король Кастилии, заключивший с Францией договор о союзничестве, послал во Францию для того, чтобы принять участие в войне на море против Англии. Педро Ниньо провел в Серифонтене несколько месяцев: его удерживала там любезность хозяев, но еще в большей степени, как нам кажется, – чары хозяйки дома. Сопровождавший его Гутьеррес де Гамес, его оруженосец, оставил нам подробное описание жизни в замке Серифонтен, которое является одним из драгоценнейших свидетельств жизни крупного сеньора в начале XV в., какими мы располагаем.

«Адмирал же был рыцарь старый и недужный, израненный на службе, ведь прошла она в беспрерывных боях. Был он прежде рыцарь весьма грозный, но ныне уже негоден ни к придворной, ни к военной службе. Жил он уединенно в своем замке, где было много удобств и всевозможных вещей, необходимых для его персоны. И замок его был прост и крепок, но столь хорошо устроен и обставлен, словно стоял в самом Париже. Там жили его дворяне и слуги для всех служб, как подобает столь знатному сеньору. В оном замке была весьма красиво украшенная часовня, где каждый день служили мессу. [Были менестрели и музыканты, чудесно игравшие на своих инструментах.] Перед замком протекала река [Эпт], вдоль которой росло немало деревьев и кустарников. С другой стороны замка был весьма богатый рыбой пруд со створами, что закрывались на замок, и в любой день в этом пруду можно было получить столько рыбы, чтоб насытить триста персон… И содержал старый рыцарь сорок или пятьдесят собак для охоты на дичь вместе со своими ловчими. Кроме собак было также до двадцати лошадей для верховой езды, среди них – боевые кони, скакуны и иноходцы. О мебели и припасах можно и не говорить…

Женой старого рыцаря была прекраснейшая из дам, когда-либо живших во Франции, происходила она из стариннейшего рода Нормандии, была дочерью сеньора де Беланжа. И обладала она всеми достоинствами, надлежащими столь благородной даме: умом великим, и править домом умела лучше любой из дам своей страны, и богата была соответственно. Жила она в доме рядом с домом господина адмирала, и между домами находился подъемный мост. Окружала же оба дома одна стена. Мебель и обстановка в обоих домах были столь редкостны, что рассказ о них занял бы слишком много места. Держали в домах до десяти родовитых девиц, изрядно упитанных и одетых, не имевших никаких забот, кроме как о собственном теле и об угождении своей госпоже. Представьте, сколько же там было горничных.

Я перескажу вам распорядок и правила, которых придерживалась госпожа. Поднималась она утром одновременно со своими девицами, и шли они в ближайший лесок, каждая – с часословом и четками, и усаживались в ряд и молились, раскрывая рты лишь для молитвы; затем собирали фиалки и другие цветы; вернувшись в замок, в часовне слушали короткую мессу. По выходе же из часовни им подносили [серебряное блюдо с] едой, – было много кур, и жаворонков, и других жареных птиц; и они их ели либо отказывались и оставляли по своему желанию, и подавали им вино. Госпожа же редко ела по утрам, разве для того, чтобы доставить удовольствие тем, кто был с нею. Тотчас госпожа с девицами-фрейлинами садились верхом на иноходцев в самой добротной и красивейшей сбруе, какую только можно представить, а с ними – рыцари и дворяне, пребывавшие там, и все отправлялись на прогулку в поля, [и плели венки]. И слышалось там пение лэ, вирелэ, рондо, помпиент, баллад и песен всех видов, что известны труверам Франции, на разные и весьма созвучные голоса. [Уверяю вас, что если бы тот, кто оказался там, мог бы длить это вечно, он не пожелал бы другого рая.]

Направлялся туда капитан Педро Ниньо со своими дворянами для участия во всех празднествах, и равным образом возвращались оттуда в замок в обеденный час; сходили все с коней и входили в пиршественный зал, где были расставлены столы. Старый рыцарь, который уже не мог ездить верхом, ждал и принимал их столь учтиво, что просто чудо, ибо был он рыцарь весьма учтивый, хоть и немощный телом. Когда адмирал, госпожа и Педро Ниньо садились за стол, дворецкий приглашал и остальных к столу и усаживал каждую девицу рядом с рыцарем или оруженосцем. [Блюда подавались весьма разнообразные, многочисленные и хорошо приправленные; в зависимости от того, какой был день, ели мясо, рыбу или фрукты.] Во время обеда тот, кто умел говорить, мог, храня учтивость и скромность, толковать о сражениях и о любви, уверенный в том, что найдет уши, которые его услышат, и язык, который ответит ему и оставит его удовлетворенным. Были там и жонглеры, игравшие на славных струнных инструментах. Когда прочитывали «Benedicite» и снимали скатерти, прибывали менестрели, и госпожа танцевала с Педро Ниньо, и каждый из его рыцарей – с девицей, и длился этот танец около часа. После танца госпожа целовалась с капитаном, а рыцарь – с девицей, с которой танцевал. Потом подавали пряности и вино; после обеда все отправлялись спать. Капитан шел в свою [прекрасно обставленную] комнату, что находилась в доме госпожи и называлась башенной. Едва поднимались после сна, как все садились в седла, и пажи приносили соколов; заблаговременно же бывали выслежены цапли. Госпожа сажала благородного сокола себе на руку, пажи вспугивали цаплю, и дама выпускала сокола так ловко, что лучше и не бывает…