Из-за занавеси появляется рука, по локоть затянутая в изумрудно-зеленую перчатку, и змеится в пятне света. Вслед за ней обольстительно извивается обнаженное плечо. Далее — сверкающая зеленая туфелька на трехдюймовом каблуке и нога, близкая, по человечьим понятиям, к совершенству. Толпа единым движением подается вперед, и я ощущаю, как в ожидании возможности выдоха затаилось дыхание зала. И вот на сцене, будто никогда отсюда не уходила, появляется женщина, по плечам и спине ее струится каскад огненно-рыжих волос, обрамляющий изящную фигуру с пышными, там, где это положено у млекопитающих, формами. Тотчас же крики и свист пробиваются сквозь музыку, но смолкают, как только Сара Арчер открывает рот, чтобы запеть.

Это одна из тех медленных джазовых вещиц, названия которых я никогда не мог запомнить, но голос обрушивается на меня водопадом, просачивается в уши, затворяет глаза, чтобы я не видел больше стоящую на сцене женщину, но представлял себе красавицу-рептилию, достойную этого контральто. Я целиком охвачен жарким трепетом, и плоть под моим облачением бугрится муравейником наслаждения. Певица жаждет встретить мужчину, способного тронуть ее так, как не трогал еще никто, и я не сомневаюсь, что так оно и есть на самом деле. Мгновение спустя я заставляю себя открыть глаза, и видение пропадает. Всего лишь очередное человечье существо.

Шаг со сцены, Сара Арчер идет по залу, не переставая петь, и вот она уже сидит за нашим столом и, не обращая внимания на Гленду, старается поймать мой взгляд. Я смотрю в сторону. Она берет меня за подбородок и поворачивает к своим пухлым губам. Я скрываю отвращение, как можно старательнее изображая скуку, и потягиваю свою воду со льдом. Меня игриво тянут за рукав рубашки, подмигивают более публике, чем лично мне, и вот она уходит, возвращается на сцену, чтобы взять там последнюю ноту.

Аплодисменты, свист, топот. Потом следующий номер, потемпераментней, еще один, и так незаметно проходят сорок пять минут, после чего Сара Арчер благодарит публику и покидает сцену. Отовсюду доносятся крики, вызывающие ее на бис, множество рук поднимают горящие зажигалки, но огни рампы тускнеют, так что на сегодня все кончено. Пьяницы, пошатываясь, бредут к выходу, забыв отблагодарить официанток.

— Ну вот, приехали, — говорит Гленда. — Я тебя предупреждала. Блевать не тянет?

Я отпихиваю стул, подхватываю, когда тот готов опрокинуться. Я уже несколько часов без кайфа, так что удерживаю равновесие чуть ли не слишком хорошо, а потому чувствую необходимость затуманить мозги химически, да побыстрее.

— Мне нужно задать певице несколько вопросов.

— Сейчас? А я думала, мы нагрянем в «Силантро», есть одно местечко на окраине… трава там, ты не поверишь…

— Нет, я должен… я хотел бы расспросить ее сейчас.

Гленда вздыхает. Никому не осадить упершегося Раптора, и она это знает.

— Ладно. Может, мне удастся уговорить здешнего менеджера пропустить нас за кулисы.

— Ты иди, Глен. Я сам справлюсь.

Она качает головой:

— Забудь об этом… я с тобой…

— Я справлюсь сам, — повторяю, и на этот раз девчонка понимает намек.

— Посмотрю, что можно сделать.

Сорок долларов спустя, после того как Гленда устроила мне закулисное рандеву и удалилась в свой бар на окраине, я стою перед входом в гардеробную Сары Арчер — хлипкой деревянной дверью, на которой кто-то неровно намалевал спреем золотую звезду. Напротив, источая невыносимое зловоние, громоздятся ящики с пустыми пивными бутылками. Я стучу в дверь.

— Войдите.

Голос ее заметно выше того, которым она пела; должно быть, немалых усилий стоило выработать эти прокуренные модуляции.

Я пробую открыть дверь. Она не поддается. Я пробую еще раз. Опять без толку, так что я бью что есть силы кулаком по замку. Из комнаты доносится шарканье, падает стул.

— Простите, — восклицает из-за двери Сара. — Простите. Я сколько раз говорила им починить…

Дверь распахивается с треском, и я оказываюсь лицом к лицу с Сарой Арчер. Она уже избавилась от своего зеленого платья и облачилась в желтый махровый халат, туго перетянутый в талии.

— Вы были в зале, — говорит она.

— За вторым от сцены столиком. Вы пели для меня.

— Я пою для всех. — Она тяжело переступает с ноги на ногу. — Мы знакомы?

— Вряд ли. Я из Лос-Анджелеса.

Она смеется:

— Это должно произвести на меня впечатление?

— И производит?

— Нет.

— Ну… нет так нет. — Мою физиономию покидает восторженная улыбка, и я вытаскиваю удостоверение. — Винсент Рубио. Я частный детектив.

Сара сдувает прядь со лба; чувствуется, что ей это не впервой.

— Сара Арчер. Вы не похожи на детектива, Детектив.

— На кого же я похож?

Она задумывается:

— На домашнего кота. — И с этими словами она поворачивается и, виляя бедрами, удаляется в гардеробную, оставив дверь приоткрытой. Я иду следом.

Закрыв за собой дверь, я задаю вопрос:

— Вы знали Раймонда Макбрайда?

— Вот так, сразу к делу.

— Стоит ли ходить вокруг да около? Давно вы с ним познакомились?

— Я не говорила, что была с ним знакома.

— Так скажите, были?

— Да. Однако предпочитаю, чтобы все было по порядку. — Сара направляется к расположенному в нише противоположной стены бару — у них у всех, что ли, в этом городе бары? — и наливает себе полстакана «Джонни Уолкера» с черной этикеткой.

— Выпьете?

Я отказываюсь. Сара сбрасывает туфельки — зелененькие, не больше тридцать четвертого размера — и свертывается калачиком на зеленом плюшевом диване. Подушки не без прорех, кое-где торчит поролоновая набивка, но, в общем, мебель в приличном состоянии. Зеркало с тремя перегоревшими лампочками над простым деревянным туалетным столиком. К стене прикноплены ряды полароидных снимков певицы с разнообразными прическами.

— Вам понравилось представление? — спрашивает она.

— Неплохо. У вас прекрасный голос.

Самодовольная ухмылка, глоток пойла. Она встряхивает волосами, надо полагать с целью выглядеть по-человечьи привлекательной.

— А все остальное?

— Все остальное в вас поет столь же чарующим голосом.

— Как это мило.

Теперь моя очередь самодовольно ухмыляться.

— Макбрайд. Как долго вы были с ним знакомы?

Госпожа Арчер надувает губы; похоже, ей хочется продолжить обмен любезностями и милыми шуточками, и хотя обычно я не уклоняюсь от хорошей партии в словесный волейбол, сейчас предпочитаю ускорить события. У меня уже аллергия от всего этого насквозь пропитавшего ночной клуб млекопитающего пота.