Я возвращаюсь в вестибюль, также копирующий стиль роскошных гостиниц капиталистических стран. Зачем?.. Социалистической республике скорее подобала бы строгая простота. А может быть, социализм существует здесь, как и в других странах, лишь в речах ораторов? Или же эта гостиница предназначена исключительно для иностранных туристов, обладателей купонов первой категории, буржуазным вкусам которых здесь стараются угодить? Я спросила:

— Позволено ли русским питаться и проживать в этом отеле?

— Разумеется, — ответили мне с удивлением, словно я задала дурацкий вопрос. — Разумеется, если у них есть деньги, чтобы оплатить ее стоимость.

Ого! Я все поняла. Водителю автомобиля, возившему меня по городу, и прочим представителям пролетариата никогда не удастся здесь отужинать, и официанты, накрывающие сейчас на стол, не могут надеяться на то, что они когда-нибудь сядут за эти столы, которые украшают цветами «для тех, кто достаточно богат, чтобы заплатить за ужин».

Так же обстоит дело в Париже, Лондоне, Нью-Йорке и прочих местах. Несмотря на утверждения некоторых пропагандистов, старинные обычаи и тысячелетние традиции, несомненно, все еще сохраняются в СССР: люди по-прежнему разделяются здесь на господ и прислуживающих им лакеев.

Ресторан, расположенный внизу, у входа, был заполнен посетителями. Казалось, это скорее буфет, чем настоящий ресторан. Меня спросили, не желаю ли я выпить кофе и съесть бутерброд с маслом. Я завтракала утром, часов в семь. Время приближалось к полудню, и мне хотелось подкрепиться более существенно. Я посмотрела на соседние столы. Сидевшие за ними люди ели яйца либо пироги. Мне пришлось довольствоваться яичницей с ветчиной — универсальным блюдом туристов.

Нас обслуживали миловидные женщины, некоторые были просто красавицами. С первого взгляда на них можно было убедиться, что они отнюдь не склонны к аскетизму либо к той серьезности, которая невольно — наверное, нелепым образом — ассоциируется у меня с представлением о социалистической республике. Аккуратные искусные прически, завитые волосы, нарумяненные щеки, крашеные губы и ногти свидетельствовали о том, что официантки не чужды обычного кокетства и стремятся привлечь к себе внимание посетителей.

За стойкой восседала тучная матрона — смотрительница или метрдотель. Несмотря на свой возраст, явно приближавшийся к пятидесяти, она была так же сильно накрашена, как и ее подчиненные. Впрочем, раз в СССР существует концерн по производству румян, карандашей для губ и других «косметических изделий», макияж может считаться здесь официально узаконенным делом.

В гостиницу примчался переводчик, прикрепленный к нашему поезду; он собрал нас, словно овец, за которыми должен был присматривать, поспешно вывел на улицу и стал считать, стоя на тротуаре… О ужас! Не хватало двух человек.

— Один, два, три, четыре, — снова начал добрый малый.

Это не помогло: нужное количество не набиралось. Переводчик покраснел, затем побледнел, достал носовой платок и обтер лицо. Туристы, поглядывавшие на него с насмешкой, развеселились.

— Как вы полагаете, что ему сделают, если двое пропавших бедолаг не найдутся? — громко спросил один остряк, притворяясь, что ведет разговор с соседом.

Молодой англичанин тут же принял у него эстафету.

— Вы думаете, его повесят? — осведомился он с необычайно серьезным видом, и в его голосе прозвучало живейшее участие.

Ионгден, не склонный к лукавству, подобно большинству восточных людей, не оценил юмора и решил внести ясность в данный вопрос.

— Я думаю, — заметил он, — что после революции в России больше никого не вешают. Теперь осужденных расстреливают.

Это уточнение вызвало всеобщий хохот.

Переводчик понял, что мы смеемся над его опасениями — он боялся если не смертной казни, то, по крайней мере, сурового наказания, — и посмотрел на нас с обидой.

Некий турист, вероятно немец, положил конец нашему веселью.

— Не пора ли в самом деле отправиться на вокзал? — спросил он переводчика. — Кажется, вы так спешили нас туда проводить. Я не желаю опаздывать на поезд. Отвезите меня на вокзал или прикажите меня туда отвезти, а затем ищите тех, кого вы потеряли.

— Вот именно… Совершенно верно, — отозвались несколько человек. — Давайте поедем на вокзал!

Советский служащий переминался с ноги на ногу, уныло озирая большую площадь перед гостиницей. Наконец, в конце площади показались опоздавшие, неторопливо направлявшиеся к нам. Переводчик позвал их, отчаянно размахивая руками. Оба отвечали ему такими же жестами, но шагу не прибавили. Не выдержав, переводчик устремился к туристам и, подойдя к ним, попытался их поторопить, но его усилия не увенчались успехом.

Эта комедия нас рассмешила. Одна дама, воспользовавшись паузой, вернулась в гостиницу, и, когда переводчик присоединился к нам вместе с опоздавшими, ее с нами уже не было. Этот человек так разволновался, что позабыл вновь пересчитать свое стадо и повел его за собой в быстром темпе. Не желая подвергать себя опасности упасть на скользкой дороге — предусмотрительные муниципальные власти не распорядились посыпать лед песком или золой, — я брела позади.

— По-моему, та дама так и не вернулась, — сказала я Ионгдену.

— Нет, не думаю, но не беспокойтесь. Никогда не следует вмешиваться в чужие дела. А здесь тем более, — отвечал мой благоразумный Улисс.

Куда мы направлялись? Мимо проходили трамваи, заполненные пассажирами… Очевидно, мы не собирались садиться ни в один из них. Нас вели к метро.

Подземная железная дорога — предмет восхищения всех москвичей; когда мы там оказались, наш проводник стал выражать небывалый восторг.

И в самом деле, метро выглядит чудесно. Стены облицованы мрамором, и у каждой станции индивидуальное оформление: где-то преобладает красный оттенок, где-то зеленые и желтые тона. Это убранство из разноцветного мрамора поистине роскошно, и сами поезда также превосходны и не уступают вагонам второго класса парижского метро.

Нас окружало множество пассажиров, но тесно не было. Я отыскала свободное место и, пока мы ехали, разглядывала находившихся поблизости. Подобно прохожим, которых я встречала на улицах, эти люди были одеты опрятно, но очень скромно и, по-видимому, носили свои костюмы уже довольно долго. Они не обращали никакого внимания на группу иностранцев, оказавшуюся в вагоне, а также не смотрели друг на друга и не разговаривали между собой. Их застывшие взгляды, обращенные в пустоту, не выражали ничего, кроме полного безразличия… Безразличия или апатии, вызванной нервным переутомлением.

Знакомясь с «достопримечательностями» роскошного советского метро, я обратила внимание на то, что механические эскалаторы, призванные избавить пассажиров от тягостной необходимости подниматься вверх по ступенькам, предполагались для другого: они двигались вниз. Вместе с тем ничто не облегчало людям подъем. По крайней мере, дело обстояло таким образом на станциях, которые я видела, и, возможно, с тех пор это нелепое положение исправили.