Стоун Филипс: Откуда же пришло такое желание контролировать кого-то? Как ты думаешь?

Дамер: Не знаю, может быть, я чувствовал недостаточную власть ребенком или юношей. Это каким-то образом вмешалось в мою сексуальную жизнь. И то, что я делал, как-то помогало мне восстановить ощущение того, что я могу что-то контролировать. Я пытался создать свой мир, где мое слово было решающим. Я находил симпатичных мне молодых людей, держал их у себя так долго, как мог. Похоть играла очень большую роль в этом. Желание власти и похоть. Это и есть мотивы убийств.

Стоун Филипс: Очень большая часть этого выяснилась в суде, на котором вы оба присутствовали. А вы когда-нибудь говорили об этом вдвоем раньше?

Дамер: Нет. Мы не вдавались в подробности.

Стоун Филипс: То есть это первый раз, когда ты обсуждаешь убийства вдвоем с отцом?

Дамер: Я говорил об этом с судебными психиатрами, психологами, но не обсуждал преступления со своей семьей.

Лайонел: Мы узнали обо всем во время суда, из показаний Джеффа вместе со всеми остальными.

Стоун Филипс: Ты ведь никогда особо откровенно не общался со своим отцом, так ведь?

Дамер: Не очень близко. Мы говорили о поверхностных вещах и никогда не углублялись в мысли и чувства друг друга. Я всегда был довольно скрытным человеком и не любил делиться своими мыслями.

Стоун Филипс: Почему же, как думаешь?

Дамер: Потому что с 15 лет мои мысли вряд ли можно было озвучить кому-либо. Так что я просто закрылся ото всех окружающих и надел на себя «маску нормальности».

Стоун Филипс: Ты прочел книгу, написанную Лайонелом о тебе, так?

Дамер: Да.

Стоун Филипс: Он назвал ее «История отца». Довольно простое название, не так ли?

Дамер: Да.

Стоун Филипс: Но история в ней непростая.

Дамер: Это точно. И читать эту книгу мне было нелегко. Но я рад, что он написал ее.

Стоун Филипс: Тебе было больно, неприятно читать книгу?

Дамер: Да, было больно читать ее. Некоторые части книги были для меня весьма неожиданными. Но попадались и положительные части.

Стоун Филипс: То есть при ее чтении ты испытывал множество разных эмоций?

Дамер: Да, разумеется.

Стоун Филипс: Какие именно?

Дамер: Глубокое раскаяние и сожаление. Думаю, это были основные из множества других ощущений.

Стоун Филипс: Есть ли что-либо в этой книге, с чем ты категорически не согласен?

Дамер: Да, я не согласен с описанием себя как крайне застенчивого и замкнутого. Может быть, таким меня видел мой отец, потому что в доме зачастую происходили такие вещи, от которых мне хотелось бы абстрагироваться, и я уж точно не ощущал себя счастливым в такие моменты. Но я хорошо проводил время со своими друзьями в школе, мы с ними занимались очень интересными вещами. Так что я точно не был столь уж замкнутым, каким он видел меня.

Стоун Филипс: Лайонел, вас удивило, что Джефф не согласен именно с этим описанием?

Лайонел: Да, очень удивило. Наверное, мое мнение о его застенчивости было гипертрофированным.

Стоун Филипс: Но то, что в возрасте 6 лет ты стал более замкнутым, это ведь правда?

Дамер: О да. Именно в этом возрасте я начал понимать, что в семье явно происходит что-то не то.

Стоун Филипс: То есть сначала ты просто пытался абстрагироваться от домашних проблем?

Дамер: Наверное. Я начал жить в своем собственном мире и пронес это через годы.

Стоун Филипс: Было ли насилие в твоем мире?

Дамер: Нет, уж точно не того рода, какой потом появился. Это был лишь мой личный мир, в котором я мог все контролировать.

Стоун Филипс: Чувствовал ли ты злость на кого-либо тогда, Джефф?

Дамер: Да, возможно. Наверное, у каждого ребенка в раннем детстве она есть. Надо сказать, что мое детство не было ужасным. В нем было очень много радостных и светлых моментов.

Стоун Филипс: То есть распространенные теории о том, что ты стал серийным убийцей именно из-за своего несчастливого детства, на самом деле не имеют ничего общего с реальностью?

Дамер: Совершенно верно. Единственный мотив, который у меня когда-либо был, состоял в том, чтобы полностью контролировать привлекательного для меня человека и удерживать его подле себя на такой долгий период, на какой я мог это сделать. Даже если это означало, что я буду хранить этого молодого человека у себя не целиком, а часть его.

Стоун Филипс: А до прочтения этой книги ты знал, что у твоего собственного отца были свои фантазии о совершении убийства, о поджоге, о взрывах?

Дамер: Нет. Да я и не думаю, что это та часть жизни, которую отцы обсуждают со своими детьми.

Стоун Филипс: Был ли ты удивлен, узнав об этом?

Дамер: О да, очень. Я даже не знал, что об этом думать. В конце концов, у каждого человека есть свои личные мысли. Так что это было своего рода шоком.

Стоун Филипс: Ты чувствуешь признательность за то, что твой отец написал эту книгу? Или же тебе не нравится это? Не могу понять, что именно ты думаешь по этому поводу.

Дамер: Я чувствую огромную гордость за своего отца, за то, что он написал книгу. Он не был обязан это делать, однако он решил поддержать меня, помочь мне. И за это я всегда буду благодарен ему.

Стоун Филипс: Ты когда-нибудь пытался поговорить со своими родителями о своем гомосексуализме?

Дамер: Нет. Раньше я и не знал о себе такое. Я лишь понимал, что было нечто, что нужно было держать в тайне от всех, не озвучивать это, даже об этом не думать. Так что я просто держал все в себе и никогда не рассказывал о своих сексуальных предпочтениях.

Стоун Филипс: А ты вообще был способен говорить об этом более открыто? Со своим отцом, например? Может быть, это помогло бы тебе избавиться от секретности в твоей жизни, предотвратило бы то, что произошло?

Дамер: Я не знаю, что вообще смогло бы предотвратить это. Разговоры о моих мыслях уж точно не смогли бы. А учитывая их характер, я бы и не стал ими ни с кем делиться.

Стоун Филипс: Твой отец говорил, что он и не осознавал, как тяжело тебе приходилось. Он думал, что ты просто застенчивый, такой же, каким он был в свое время. Как ты думаешь, признаки твоей ненормальности можно было увидеть?

Дамер: Нет, я так не думаю. Потому что у меня были мысли, фантазии, но никаких внешних проявлений за этим не стояло.

Стоун Филипс: Ты неплохо научился держать все в себе?

Дамер: Да, я держал все в себе и никогда не рассказывал о своих эмоциях и мыслях кому-либо.

Лайонел: Как бы я мог узнать об этом?

Дамер: Ты никогда не замечал проявлений, насколько я знаю.