город имени меня... И в нем все мои желания безоговорочно исполняются.

Придерживая подол, опускаюсь на принесенную кем-то из друзей Светы садовую скамейку и смотрю на горизонт — Историческая часть находится на возвышении, так что эта точка пространства соответствует десятому этажу в каком-нибудь спальном районе и открывает удивительный вид на майскую ночь.

Мама, моя навечно молодая мама выдумывала яркие, увлекательные, и оттого невыносимо грустные сказки — одну из них я только что поведала Юре. Правда, у принцессы, владеющей городом в ее бреднях, имелся влюбленный принц, который отводил все невзгоды и беды...

Юра молча пьет, а мне становится мучительно неловко.

Пялюсь на свои дрожащие руки, сцепляю их замком. После двух лет интенсивной носки левый рукав олимпоса окончательно протерся, поползла строчка...

Нащупав в манжете верное лезвие, заношу его над коварной ниткой, но тут же ловлю нехилый удар по плечу, а лезвие, блеснув на прощание голубой звездочкой, с нежным звоном приземляется у носка кеда.

— Ты что творишь? — Рявкает Юра, изрядно меня напугав, и я вскидываюсь:

— Ты охренел, придурок??? Нитку отрезаю!

В его глазах мелькает что-то странное — недоумение, переосмысление и... шок.

— Извини... Я неправильно понял. Зачем оно тебе?

— Нитки отрезать...

Наклоняюсь, поднимаю пострадавшее без вины лезвие, возвращаю на место и вдруг понимаю, что Юра тихонько садится рядом. Близко.

Ближе, чем в машине.

Непозволительно близко для постороннего...

Плечом чувствую его тепло и поджимаю пальцы ног.

— Ты спросила, какая мне разница... — он снова глотает вино и откидывается на обшарпанную спинку. То же проделываю и я, чтобы видеть его профиль. В голове гудит... — Так вот, объясняю. Говорю просто как старший. Если ты чего-то очень хочешь — над этим придется работать. В поте лица пахать. Идти на жертвы. Преодолевать. И тогда обладание покажется раем... Нужны деньги — воспользуйся предложением Эльки. Завязывай с воровством, иначе мечты не исполнятся. Не будет никакого города имени тебя.

Майская ночь, звезды в небе и искренняя забота в исполнении Юры выбивают последний предохранитель. Я задыхаюсь от чистого, огромного, звенящего восторга, и... с губ слетает обжигающее признание:

— Я стащила вещи, потому что хотела тебе понравиться... — Мучительно краснею, столь же мучительно надеюсь, что в искаженной светом фонаря реальности не видно румянца, и быстро шепчу: — Ты сказал, что принимаешь в компанию только красивых людей...

Юра отмирает, качает головой и поудобнее перехватывает вино:

— Камо-о-он, я просто хотел от тебя отделаться, но в итоге чуть не стал врагом народа. Если так нравятся ребята — тусуйся с ними. Вперед...

— Ты. Мне нравишься ты! — Чтобы не потерять сознание от ужаса и стыда, я почти ору; Юра дергается, проводит ладонью по роскошным волосам и тихо матерится.

— Разве можно говорить такое едва знакомому чуваку? Ты меня не знаешь. Не имеешь представления о моей жизни. С подачи Оула мы теперь несем за тебя ответственность. Я несу. Так что... потрудись, чтобы я больше этого не слышал.

Упрямо киваю и умудряюсь улыбнуться. Признание не выбило у него слезу умиления, однако и присущей ему спеси больше не наблюдается. Наверняка он миллионы раз технично отшивал девушек, но со мной говорит по душам. Он поплыл. Гребаные кочерыжки, он только что сболтнул про какую-то ответственность...

— Почему нет? — Меня несет, но я не могу так просто смириться с отказом и наконец захлопнуть рот. — Ты вообще никогда, ни при каких условиях не увидишь во мне девчонку?

— Кир. Слушай, — сокрушенно вздыхает Юра. — Если я увижу в тебе девчонку, меня... посадят.

Вцепившись в край скамейки, судорожно обдумываю его слова. Они могли бы смертельно обидеть, но вселяют осторожный оптимизм — что же еще остается, когда в открытую предлагаешь любовь, а в ответ получаешь поучительную речь о добре и зле.

— Вообще-то... этот недостаток со временем пройдет. Мне скоро исполнится восемнадцать.

Юра прикладывается к бутылке, лезет в карман с явным намерением закурить, но тему, как ни странно, не меняет:

— Окей. И что там дальше, в твоей сказочке?

— В смысле? — кажется, он нажрался своего изысканного пойла и стал тупым. Или же это я неисправимо тупа и не понимаю, что именно он хочет услышать.

Но отступать некуда — или я добьюсь от него хотя бы намека на возможную взаимность и уйду с этой крыши победительницей, или, признав полнейшее поражение, перестану бороться и когда-нибудь точно сопьюсь, как лишившийся всех надежд папаша.

— Я буду помогать и во всем поддерживать. Доверять тебе. Понимать и слышать. Я никогда тебя не брошу. Никогда не предам. А когда ты убедишься, что я — та, кто тебе нужен, мы разделим напополам горе и радости. Навсегда. Создадим семью...

Накатывает истерика, рыдания перекрывают кислород. Как же хочется, чтобы слова, улетевшие в эфир, стали явью! Как же хочется, чтобы он понял...

Юра смотрит сквозь меня, но сканирует душу – я никак не могу разгадать эту сверхспособность. Дышу ртом и вдруг понимаю, что его идеальные губы полураскрыты и хватают воздух в том же ритме... Если когда-нибудь он меня поцелует, останусь ли я живой?..

На его лице проступает растерянность, болезненное сомнение, испуг, и взмах длинных ресниц сводит на нет волшебство момента.

— То есть ты собираешься, забив на здравый смысл, слепо мне доверять и во всем поддерживать? Реально думаешь, что штамп в паспорте обезопасит от подножки? Да тебе еще расти и расти, сопля... — криво усмехается Юра, но я не сдаюсь и твердо стою на своем:

— Откуда такая категоричность? Много грустных книг прочитал? Или городишь чушь, потому что корона вот-вот слетит?

— Да был я женат... — Перебивает он, и все мои складные доводы вдруг рассыпаются в пыль. В первое мгновение кажется, что короткая, бьющая наотмашь фраза всего лишь послышалась, а потом в уши вползает звенящая тишина.

— Целый гребаный год мы были семьей, но в итоге никто не оценил моих жертв. И мне... тоже нахрен не нужны ничьи жертвы. Прости.

Юра глотает вино, затягивается электронной сигаретой, пристально рассматривает дрожащие огоньки далеких спальных районов, и между нами бесшумно и неотвратимо разверзается та самая пропасть, о которой я так опрометчиво поспешила забыть.

Он слишком взрослый, сломанный, уставший. Его проблемы в другой, недосягаемой плоскости. И я никогда не стану для него кем-то нужным и важным...

* * *

12