Наконец — Санта-Моника. Дома намного красивее, конторские здания меньше, есть где купить японскую еду или «Лондон таймс». Море и пристань, когда-то ярко-коричневая, но те времена давно прошли. Дальше — Пасифик-Палисэйдс, оживленная Оушен-авеню, затем первый ряд отелей и ресторанов. Откуда-то возникает ощущение, что этот пригород был когда-то самостоятельным городом. Возможно, это море создает впечатление, что городок появился здесь не просто так. Местами до сих пор продолжает казаться, что он так и не вписался полностью в свое окружение. Здесь полно магазинов и кафе, мест, где стоит побывать, есть где погулять и сделать покупки. Здесь можно жить и радоваться жизни, как до недавнего времени жила семья Беккер. Это не настоящий город, но в Лос-Анджелесе столь мало настоящего, а те места, которые настоящие, — не из тех, где хотелось бы жить. Настоящие места — для вооруженных пистолетами и страдающих похмельем. Настоящих мест стоит избегать. Лос-Анджелес искренне полагает, что он полон магии, и иногда даже на самом деле возникает подобное ощущение, но в большинстве случаев это всего лишь ловкий трюк. Оказавшись в одном месте, можно поверить, что однажды станешь кинозвездой, — а оказавшись в другом, можно точно так же поверить в свою скорую смерть. Ты прекрасно понимаешь, что все это обман, но все равно хочется верить. Можно купить карты, на которых показано, где живут звезды, но не где следует оказаться, чтобы стать одной из них. Все, что ты можешь, — ходить вдоль высоких заборов, надеясь, что счастье однажды само тебя найдет. Лос-Анджелес — город, который принял Судьбу близко к сердцу, купил ей множество выпивки и записал ее телефонный номер после того, как долгими вечерами делал ей глазки; но назвать ее суровой хозяйкой — значит дать ей весьма сомнительные преимущества. Судьба скорее похожа на мечтающую о карьере кинозвезды девицу, подсевшую на кокаин, которая кое-как выступает перед публикой раз в неделю, просто на тот случай, если ее заметит какая-нибудь важная персона. Судьбу далеко не всегда заботят твои интересы. Судьбе на них просто наплевать.

— Ты рад, что вернулся? — спросила Нина.

Зандт улыбнулся.

Он вышел из такси у «Фонтана», покрытой выцветшей желтой штукатуркой десятиэтажной башни на Оушен-авеню, стоящей между двумя ее пересечениями с дорогами, ведшими к морю из Уилшира и Санта-Моники. Из-за стиля, в котором было выстроено здание, оно казалось чуть более изящным, чем на самом деле. Изначально в нем располагались дорогие апартаменты, затем оно какое-то время прослужило в качестве отеля, прежде чем его снова не стали сдавать в краткосрочную аренду. Вокруг пруда позади здания размещается большая и довольно-таки нецелесообразная зона отдыха, которая редко используется: несмотря на экзотические цветы, деревья и стоящие в их тени кресла, слишком очевидно, что здесь чего-то не хватает.

Место это было знакомо Зандту по делу об убийстве, которое он расследовал в 1993 году, — второстепенный европейский актер и молодая проститутка, чья ролевая игра вышла из-под контроля. Актер, естественно, скрылся. Зандт не мог вспомнить, в каком именно номере это произошло — явно не в его апартаментах, просторных и хорошо обставленных, откуда открывался отличный вид на море. Бросив сумку в гостиной, он окинул взглядом маленькую кухню. Пустые шкафы, почти нет пыли. Он не был голоден и обнаружил, что с трудом представляет себя готовящим какую-либо еду. В «Фонтане» не было ни бара, ни ресторана, ни горничных. Он не был конечным пунктом его назначения, и именно потому Зандт и выбрал его местом своего временного пребывания. А кроме того — в силу его расположения.

Выйдя из апартаментов, он спустился на лифте вниз и немного постоял перед зданием. Нина уехала, они договорились встретиться на следующее утро. Она уже звонила в отделение ФБР в Уэствуде из самолета, а до этого — из Пимонты, но, видимо, ей хотя бы иногда необходимо было появляться там лично. Однако что-то заставило его на мгновение задержаться, глядя на припаркованные вдоль улицы машины. Он вовсе не удивился бы, если бы Нина объехала вокруг квартала, а затем вернулась, чтобы посмотреть, что он делает, — просто из свойственного ей любопытства.

Через пять минут он дошел до угла, свернул на Аризона-авеню и, пройдя еще пару кварталов, оказался на Третьем бульваре. Именно на Аризона-авеню Майкл Беккер высадил свою дочь в тот вечер, когда она пропала без вести.

Свернув налево, он пошел по западной стороне бульвара, направляясь к тому месту, где в последний раз видели Сару Беккер. Было около одиннадцати вечера, намного позже времени похищения девочки. Практически все магазины были закрыты. Уличные исполнители и музыканты давно уже собрали инструменты и ушли, даже тот, что изображал Фрэнка Синатру, оставаясь обычно дольше всех. Впрочем, это не имело значения. В отсутствие похитителя и его жертвы обстоятельства происшедшего невозможно было воспроизвести.

Зандт вполглаза разглядывал шедших по улице. Убийцы часто возвращаются, особенно те, для кого убийство — нечто большее, чем мгновенная выгода, и которые снова приходят на место преступления, чтобы воспроизвести его в памяти. Никого особенного он увидеть не ожидал, но все же продолжал наблюдать. Проходя мимо боковой улицы, которую упоминала в своем рассказе Нина, той самой, где видели припаркованную в неразрешенном месте машину, он остановился и некоторое время смотрел вдаль — не пытаясь что-либо разглядеть, просто стоял и смотрел.

— Ждете кого-нибудь?

Зандт обернулся. Перед ним стоял парнишка, стройный и симпатичный, самое большее лет восемнадцати.

— Нет, — ответил он.

Парень улыбнулся.

— Уверены? Думаю, ждете. Интересно, не меня ли?

— Нет, — повторил Зандт. — Но кто-то обязательно будет ждать. Не сегодня, не здесь, но где-нибудь и когда-нибудь — обязательно.

Улыбка исчезла.

— Вы коп?

— Нет. Просто говорю тебе, как это бывает. Так что поищи себе место для свидания, где посветлее.

Он зашел в «Старбакс», взял себе кофе и, снова выйдя на улицу, сел на скамейку, с которой похитили Сару.

Парень ушел.

Можно было бы подумать, что подобное событие оставит хоть какой-то резонанс. На самом деле это не так. Человеческий разум устроен так, чтобы узнавать лица, пространство же он осознает куда в меньшей степени. С внешностью все просто — чем больше людей, знающих тебя в лицо, тем более ты знаменит. Нам незачем искать этому подтверждения. Ты не чужой, а скорее часть нашей огромной семьи: сильных братьев и симпатичных сестер, добрых родителей — фальшивых родственников, которые помогают нам забыть о том, что наши социальные группы сократились практически до нуля. Что же касается мест — вопрос в том, сценой для каких событий это место являлось. Но когда это уже почти забылось, когда ты сидишь здесь достаточно долго — ты вообще перестаешь что-либо чувствовать. Ты возвращаешься на это место и видишь его таким, каким оно было до того, как здесь что-то произошло, еще до событий той ночи. Примерно как если бы ты вернулся назад, в прошлое, чтобы подержать в руках нож, еще только вынутый из ящика кухонного стола, а не покрытый липкой кровью; когда все то, что он мог совершить, было лишь возможностью.