он пользуется для поддержания своего господства» (там же). Уголовно-антропологическая школа связывала непосредственно биологическое с социальным, рассматривая преступление как болезнь в общественном организме, «упомянутое учение представляет собою как бы курс общественной патологии и терапии» (там же, с. 7).

Среди русских сторонников уголовно-антропологического направления учение о природных типах преступников не имело тех крайних форм, которые оно приняло у итальянского ученого и его прямых последователей. Принималось положение об органической и психической наследственности свойств, обусловливающих преступные действия, однако предполагалось, что внешние социальные факторы воздействуют и обусловливают проявление преступных склонностей.

Одним из виднейших сторонников уголовно-антропологического направления был Д. А. Дриль, занимавшийся изучением условий возникновения и развития преступности и психологией преступности (Дриль, 1884, 1886, 1890, 1891, 1895, 1904б). Причисляя себя к представителям уголовно-антропологической школы, он указывал на односторонность взглядов Ломброзо, считал необходимым изучать преступников и совершенные ими преступления как «естественно-общественные явления» и определять меры наказания в зависимости от изучения индивидуальных особенностей «деятеля преступления». Вопреки ломброзианским взглядам на способы искоренения преступности, Дриль стоял за разработку системы принудительного воспитания не только малолетних, но и взрослых преступников как в физическом, так и в психологическом смысле (воспитание культуры чувствований, представлений, понятий). Задача состоит в том, чтобы «оскуделые натуры» (употребляем выражение Дриля) приобщить к жизни в обществе, содействовать беспомощным в социальном отношении, беспризорным, «ничьим» детям в их становлении как членов общества.

Сущность уголовно-антропологической школы, по словам Дриля, заключается в признании неизмеримой важности органического фактора в вопросе о преступлении и безусловной необходимости применения естественнонаучных методов исследования и изучения преступника. Идея о прирожденном преступнике явилась как результат допущения, что психофизические особенности организма определяют наклонность или предрасположение к преступлениям и подчиняют себе другие склонности и стремления человека. И все же Дриль не признавал за органическим фактором безусловно предопределяющего характера — фактор этот подвижен и изменчив. Воспитанием или уголовным исправлением его можно устранить, равно как и путем установления благоприятных общественных отношений в окружающей человека социальной среде.

«Преступление, — писал Дриль, — как и всякое другое действие, есть производное от взаимодействия внутренних и внешних факторов» (Дриль, 1904а, с. 415). Внутренними факторами являются биологические и психологические свойства человека. Внешними — социальные условия его жизни, общественная среда, в которой находится человек. Психические особенности преступника рассматривались прежде всего как проявление его психофизического типа. Роль психологии в уголовно-антропологическом учении, по мнению Дриля, состоит в том, что психологические исследования позволяют выяснить психофизические типы преступников и распределить их по степени опасности для общества. Психология позволяет соотнести преступника как личность, стоящую ниже типа нормального общественного человека, обладающую минимальной степенью приспособленности всей психофизической структуры, с условиями жизни окружающего общества.

Преступный мир описывался многими журналистами с большим или меньшим вниманием к социально-психологической его характеристике. С точки зрения социально-психологической наибольший интерес представляет книга Н. М. Ядринцева «Русская община в тюрьме и ссылке. Исследования и наблюдения над жизнью тюремных, ссыльных и бродяжнических общин», изданная в 1872 г.

В середине прошлого века после судебной реформы поднялся вопрос о реорганизации тюрем и характере заключения. О тюрьмах было напечатано немало статей в периодических журналах, выпущены книги. Одним из первых авторов, собравших богатый материал об этой стороне жизни в царской России, был Н. М. Ядринцев, журналист и исследователь Сибири. Он занимался изучением истории этого края, экономикой и общественным бытом как русских поселенцев, так и сибирских народностей.

Обстоятельства жизни Н. М. Ядринцева сложились так, что он, сибиряк по происхождению, не закончив Петербургского университета, вернулся в Сибирь и был там обвинен по делу о так называемом «сибирском сепаратизме». Его арестовали и посадили в Омский острог, где он пробыл три года, пока тянулось следствие. Суд приговорил Ядринцева к двенадцати годам каторги, затем приговор был смягчен и осужденного сослали в Архангельскую губернию.

В годы заключения и ссылки Ядринцев записывал свои наблюдения и беседы с заключенными, производил их обследование и опросы. На основании собранных материалов Ядринцев дал социально-психологическую характеристику разных групп заключенных, находившихся в общих камерах, и узников, содержавшихся в одиночках. Он пришел к выводу о том, что можно говорить о тюремной общине как о социальном явлении и о ее воздействии на поведение заключенных.

В предисловии к книге говорилось: «Несколько лет тому назад автор этой книги имел случай близко познакомиться с миром преступников и с жизнью сибирских тюрем. Присматриваясь к внутренней жизни острога, он, естественно, имел возможность сделать много наблюдений в этом „отверженном“ мире и наглядно изучить историю преступлений. Сведения, добытые личными наблюдениями и расспросами, автор признал необходимым проверить исследованием об историческом значении русской ссылки» (Ядринцев, 1872, с. 3–4).

Внимание Ядринцева привлекла коллективная жизнь острога. «Жизнь преступников, — писал он, — может служить доказательством того, что инстинкты общежития, взаимных привязанностей и симпатии не пропадают даже в самых тяжелых тюремных условиях. Даже там складывается коллективная жизнь — тюремная община» (там же). Через всю книгу проходит мысль о том, что нет преступных по своей природе типов людей, что преступники — те же люди, попавшие в особые жизненные обстоятельства. Ядринцев выделяет потребность человека в общении как одну из насущнейших. Поэтому столь тяжким является одиночное заключение. Долгое и вынужденное одиночество губит человека. Великую роль играет для сохранения личности заключенного привычка к умственному труду. Лишенный общения с другими людьми, узник не может удовлетворить «чувства и потребности общежития». У тех, у кого нет привычки самостоятельно возбуждаться мыслью, наступает в отсутствии общения какое-то отупение. «По мере того, как при келейном заключении присужденный снабжается занятиями, чтением и письмом (что составляет косвенное общение с другими людьми)., — писал Ядринцев, — по мере того, как ему дозволяется свидание или переписка с родственниками, — шансы к тоске, аффектам и сумасшествию уменьшаются и наконец исчезают» (с. 26).

По-иному обстояло дело в общих камерах. Заключенные этих камер в условиях сибирского острога имели возможность общаться друг с другом (камеры запирались лишь на ночь) и объединяться в группы. Объединение происходило по разным признакам — по социальному положению в бытность на воле, по приобретенной «специализации» в преступлении, а соответственно, и положению среди уголовников и т. д. Ядринцев так передавал свое первое впечатление, когда он арестантом вошел во двор острога: «На этом дворе копошился народ самого разнообразного свойства. Русые крестьяне в окладистых бородах, конокрады в красных рубахах, обдерганные мазурики. седовласые старцы-раскольники. и невыбритые, всклокоченные, пропившиеся чиновники в лохмотьях и с виду совершенно убитые. Были тут и цыгане, и черкесы, и армяне, и евреи, и казанские татары. Настоящих бродяг, поселенцев и каторжных можно узнать и по осанке, и по приемам» (с. 31).

Две черты тюремной жизни выделяет Ядринцев —