Его поймали в идеальный капкан, и Варик это знал.

Ему некуда идти и он ничего не мог с этим поделать. Послания с Бракси будут приходить, независимо от того, будет ли он на месте, чтоб принять их или нет. Когда-нибудь Азее повезет и его обнаружат. Теперь его грыз страх, и Варик не мог от него избавиться. Впервые он понял разумность Социальных Кодексов, которые всегда считал ошибкой и недоразумением. Страх считался ценной эмоцией, предупреждением, главным ограничивающим фактором в борьбе за самосохранение, а Варик не научился его подавлять. Теперь, когда ему требовалось его подавить, он не знал, как это сделать. Его браксинская натура жаждала насладиться тем, что ему осталось от жизни — поскольку теперь Варик знал: конец близок, причем неприятный конец — но его парализовал страх и в тоске он не находил удовольствия.

Варик впервые обратил внимание на то, сколько зрителей присутствуют на хьярке, и заметил там азеанцев. И этот ребенок… Что-то внутри было не так, когда он о ней думал, что-то заставляло холодеть от страха, но Варик никак не мог поймать эту мысль и проанализировать. Варик убеждал себя, что это паранойя, но он никогда не был параноиком. Это странное ощущение говорило о том, что все очень плохо.

Варик попытался самостоятельно покинуть Дари. И обнаружил, что во всех портах проводится тщательная проверка. Когда уже нужно было отдать документы, он развернулся и убежал из транспортного центра.

Варик испугался. И вместо того, чтобы жить в страхе, он решил дйествовать — даже если и не удастся сделать ничего полезного. Ожидание угнетало его.

10

Торжа распростерлась на дарианской кровати, в белом форменном белье. Она лежала, не шевелясь, и размышляла.

«Будь я браксинцем (спрашивала она себя в тысячный раз), где бы я сейчас находилась?

Я находилась бы на хьярке, или каком-то месте, связанном с ней. Я смотрела бы с презрением на остальное дарианское общество, избегала его. Убедила себя, что уважаю кровопускателей, как настоящих мужчин, поскольку от их ритуала несет варварством, а браксинцы преклоняются перед варварством. Но глубоко внутри меня оставалось бы воинское презрение к любой системе, что регулярно убивает половину своих наиболее опытных и умелых бойцов.

Я сражалась бы в хьярке, и очевидно хорошо сражалась. Но независимо от этого, или от того, как часто я выживала, сама природа хьярке оскверняет браксинскую традицию.

Я не хочу умирать, чтобы служить моему народу. Я готова умереть, если это — возможная плата за развлечение. Браксаны рассчитывали на подобный подход к делу, когда посылали меня сюда. Но ставки в хьярке никогда не бывают выше пятидесяти процентов, и система вызовов может заставить меня сражаться, когда я предпочла бы этого не делать. Я буду сражаться. Я найду удовольствие в борьбе. Но я не готова сражаться бесконечно и постоянно рисковать».

Что-то привлекало внимаиие Торжи, кричало, маячило перед мысленным взором. Она никак не могла это ухватить. И потому продолжила свои размышления.

«У меня — если я браксинец — должно быть оправдание для неучастия. От кровопускателя ждут согласия принять любой вызов. Будет неловко объяснять каждый раз причину отказа, поэтому оправдание должно быть очевидным».

Торжа временно прекратила строить догадки.

«Если меня ранят, то мне не придется участвовать в схватке.

Если ранение очевидно, то никто не станет бросать мне вызов.

Но… вот оно! Предположим, я притворюсь, что сломала руку, наложу гипс и руку буду держать на перевязи, по местным традициям, поскольку планета Дари не желает вводить у себя никакой межзвездной медицины. Я нахожусь здесь, чтобы принимать военные сообщения; поэтому у меня для этого есть оборудование. Его могут найти, поэтому мне нужно его где-то спрятать, но периодически возвращаться туда. Это можно заметить. Я не хочу оказаться скованным чем-либо на тот случай, если придется действовать и спасать себя. Поэтому гипс нежелателен. Мне нужно что-то, что на самом деле не станет препятствовать движениям, тем не менее подразумевающее невозможность участия в хьярке…»

Торжу вдруг озарило и она резко села на кровати, пораженная воспоминанием.

У кровопускателя, который покинул ритуал Участия, на правой руке была повязка!

Торжа представила Круг таким, каким видела его. Наблюдая за участием ребенка, кровопускатель трясся от гнева, и повязка была наложена на пальцы, словно бы они сломаны. Там еще торчали лубки. Если он правша, то считается серьезно раненым. Любой дарианец — да и любой человек, в особенности азеанцы, которые сделали правшей генетическим стандартом много столетий назад, — сразу же решит, что он выведен из строя. Но если он левша, как большинство браксинцев, то повязка ему никак не мешает…

Торжа протянула руку за кителем, а другой включила видеофон.

— Свяжите меня с губернатором, — приказала она. — Срочно!

11

Когда пришло утро, он сорвался с места. Ему снились капканы, их пасти зияли блестящими зубами, и он проснулся мокрый от пота, в страхе и отчаянии. Он бросил все свои пожитки и вылетел из квартиры на улицу. И очень вовремя. Когда он в последний раз взглянул на здание, заворачивая за угол и скрываясь из виду, то увидел, как мелькнула белая форма тех, кто приближался к его двери.

Они пришли за ним.

Он бежал по улицам и заворачивал в узкие переулки, в которых можно спрятаться. Его преследовали наверняка решат, что он воспользуется самым быстрым видом общественного транспорта. Он не знал, куда идет, пока ноги сами не привели его. Да, архив — его инстинкты отлично сработали. Там много заложников, да и здание, где хранятся важные правительственные сведения, никто не осмелится разрушить. Он вполне может и выиграть…

Его ни о чем не спросили у входа, хотя там и стояли охранники, и даже никто не спросил, с какой целью он там находится, когда взбегал вверх по лестнице к самым важным кабинетам. Он был кровопускателем. Сотрудники даже не задали ему вопросов, когда он оторвал их от работы. Только вопросительно переглянулись, когда он загонял их во внутренний кабинет и запирал двери, но никто не попытался его остановить.

«Савди!» — выругался он про себя, имея ввиду глупых, беспомощных стадных животных. Они все савди и даже хуже! Неужели на этой планете нет мужчин?

Его заложниками стали пятьдесят конторских служащих — простые дарианцы, которые ни для кого не представляли особой ценности. Тем не менее азеанцы, которые руководствовались лицемерной заботой о человеческой жизни, не посмеют силой тащить его из выбранной цитадели, чтобы не навредить местным. И конечно, нынешняя политическая ситуация давала ему больше преимуществ, чем когда-либо…

Несмотря на внешнюю уверенность, Варик не питал иллюзий относительно своей судьбы. Но он намеревался выбрать способ смерти. Ползти на коленях и сдаваться беловолосым врагам было не по нем, и бессмысленное самоубийство — также. Если ему придется умереть, он сделает это, осиянный славой. И еще лучше, если ему попутно удастся пошатнуть крепкие позиции Азеи на этой планете и утащить за собой на тот свет всю их дипломатию. Вот это — смерть настоящего браксинца!